Павел Комарницкий - Время терпеливых (Мария Ростовская)

— Надо что-то придумать, Михаил, — боярин сам не заметил, что назвал своего князя просто по имени, и великий князь глазом не моргнул. — В землю угорскую опять…

— Нет, Фёдор, — Михаил Всеволодович вздохнул. — Не побегу я. Тогда смысл был, сейчас нету.

Михаил потянулся, поднялся из-за стола.

— Ну всё, давайте расходиться. Завтра рано вставать.

…

— … В общем, так. Тебе, Андрей, Суздаль держать с дружиной моей. Тебе, Михаил, во Владимире управляться. Константину в Орду ехать, дела управлять. Данилко… ну, Данилко мелок ещё. Пусть покуда на подхвате побудет.

Свечи трещали, оплывая от жары. Совсем плохой воск, подумал мельком Ярослав, как будто муки в него намешали… Не татарам ведь на дань, князю своему, могли бы и чистый воск на свечи пустить… Господи, ну разве об этом сейчас надо думать?!

За столом сидели сыновья и бояре. Ярослав оглядел собравшихся — опора и надёжа земли русской… Устоит ли опора та?

— Что Александру сказать, тато? — спросил Михаил Ярославич.

— А что Александру? Как сидел в Новгороде, так пущай и сидит. Чай, вернусь я из Каракорума этого, хотя и не скоро.

Ярослав вздохнул.

— Ну ладно… Коли вопросов нет, то давайте расходиться. Завтра вставать рано.

Все разом задвигались, потянулись к выходу.

— Андрей, Михаил, Константин, останьтесь на минуту…

Сыновья остановились у дверей, выжидательно глядя на отца.

— Жизнь есть жизнь, сынки. Ежели что, Михаил, тебе мать доглядывать…

— Да Бог с тобой, тато!

— Молчи! И вот ещё что — держитесь Александра. Он крепче вас всех, на него и равняйтесь. Сейчас никак нельзя вам ссориться, не прежние времена. Не то изведут вас татары поголовно. Всё у меня!

…

Огонёк лампады не давал рассмотреть мелкие чёрточки лица, но Михаил и в полной темноте увидел бы их. По памяти.

Юрик завозился, застонал во сне, и Михаил вдруг неизвестно почему испугался — вдруг проснётся, откроет глазёнки? Нет, не нужно… Всё бы отдал, а вот не надо этого… Спи, сынок, спи…

В отличие от старшего брата Олег спал безмятежно, дыша неслышно и ровно. Михаил постоял и возле него. Ангел, ну чисто ангел… Спи, спи, Олежка…

Маленький Мстиша почивал отдельно от братьев, за загородкой. Малыш едва бросил сиську, и говорить ещё не умел. Михаил Всеволодович постоял и возле него. Спи, Мстислав Михайлович.

За занавесью, отделявшей покои князя от детской, лежала в постели княгиня Елена. В помещении было жарко, и княгиня лежала совершенно нагая, заложив руки за голову и отбросив ненужное одеяло. Глаза Елены были раскрыты, неподвижно и жутко глядя в потолок.

Князь сел рядом с женой, разглядывая её. Провёл рукой по животу, снова заметно округлившемуся.

— Здорово раскатало чрево твоё, Еленка. Одного за другим без передыху родишь.

— Иди ко мне… — еле слышно произнесла Елена.

Михаил скинул исподние штаны, в которых пребывал, осторожно лёг, обнял жену. Елена вцепилась в него, как пиявка.

— Ну чего ты, чего, ладо моя… Ну всё же будет хорошо, вот увидишь… Получу ярлык у Батыги и вернусь…

Глаза Елены близко-близко.

— Уж ты постарайся всё же вернуться, Михась.

Они ласкали друг друга долго и жадно.

— А сына мы Андреем назовём?

Михаил погрустнел чуть.

— Нет, не стоит. Мстислав да Андрей… Пусть будет Семёном.

…

— Ну ты чего, мать?

Княгиня Феодосия плакала. Слёзы текли и текли, орошая подушку и мужнино плечо. И ничего нельзя поделать… Совсем ничего…

— Ну ладно, ладно, брось… — князь Ярослав обнял жену. — Вернулся я из Сарая, вернусь и из Каракорума этого. Ну законы у них такие — каждый новый владыка норовит заново ярлыки выдавать.

Князь вздохнул.

— Вот получу, и года три-четыре можно будет терпеть. А там Константин пусть получает.

— Ой… — всхлипнула княгиня. — Ещё и Костика мучить…

— Он не Костик, а князь! И должен ношу свою тянуть будет.

— Ох, тяжела та ноша… Скоро ли кончится царствие поганых над нами?

Ярослав высвободил затекшую руку.

— Есть такая надежда. Ты думаешь, отчего меня не в Сарай к Батыю зовут, а в даль такую? Нет промеж погаными мира и согласия. Покуда Русь терзали, так держались вместе, как волки в стае примерно. А сейчас куски делить пора наступает… Славно, ох, славно будет, коли Гуюк этот нашему Батыге в горло вцепится!

Ярослав помолчал немного.

— А вот князь Михаил Черниговский в Сарай-Бату призван.

— Ох… И он? — Феодосия округлила мокрые от слёз глаза.

— Ну а сколько можно молодцу бегать? Я так мыслю, без ярлыка скоро ни один князь на Руси законным владыкой не будет.

— А потом ему ещё и в Курум-Курум этот ехать придётся? Может, встретитесь вы там… На дальней чужбине сородича встретить дело немалое…

Ярослав вздохнул.

— Это вряд ли. В том с мысле, что не поедет он в Каракорум, князь Михаил.

— Отчего так?

— Да уж так. Слишком много на нём всего навешано. Зол на него Батый.

Княгиня прижала руку ко рту.

— Ой!

— Вот те и "ой!" Ладно, давай спать, а то я назавтра с коня свалюсь, в седле задремав…

…

— Ладно, Еленка. Сколько ни тяни, а ехать надо. Долгие проводы — лишние слёзы.

Михаил поцеловал жену в губы, повернулся и широким шагом сбежал с крыльца. Махом вскочил на коня, которого наготове держал под уздцы стремянный, коротко толкнул пятками.

— Прощайте!

Караван, стоявший наготове, разом пришёл в движение. Вытягивались со двора витязи охраны княжеской. Боярин Фёдор и митрополит Пётр, тоже собравшиеся на княжеском дворе, раскланялись с княгиней.

— Прощай, Елена свет Романовна! Не поминай лихом, ежели что!

Вслед за ними вновь потянулась охрана, теперь уже кмети дружинные, а вот и вьючные кони пошли… Чернигов не Ростов и не Владимир, путешествие до Сарай-Бату возможно только верхами.

Последний конский зад мелькнул в воротах и пропал. Елена стояла на крыльце, судорожно сжимая столб, поддерживающий кровлю.

— Мама, а тато скоро вернётся, да? — Юрий Михайлович задёргал мать за подол.

— Скоро, Юрик… Теперь уже скоро…

…

— Ну, прощайте. Долгие проводы — лишние слёзы.

Князь Ярослав грузно сел на коня, подведённого к крыльцу, легонько пришпорил, и сытый конь охотно взял с места рысью. Следом за князем двинулись охранные витязи и прочая свита, и двор, где только что было полно лошадей и людей, на глазах пустел.

Княгиня Феодосия кусала губы, а слёзы текли и текли.

— Возвратись… токмо вернись…

Ярослав Всеволодович ехал по улицам родного Владимира и отмечал привычным хозяйским взором — тут мостовую бы подправить, а тут яму велеть засыпать… Канавы дождевые подправить, и вон там ещё… Всё-то надо носом тыкать людей. Нет, не те нынче хозяева, что до нашествия. Раньше каждая улица перед другими выставлялась, хозяева заборы в струнку старались ставить… А нынче вон, на главной улице лужа — любая свинья утонет.