Джордж Вит-Мелвилл - Гладиаторы

— Я поставлю об заклад целую провинцию за Эску, — сказал он, — против какого угодно гладиатора, и уверен, что, по крайней мере, через месяц упражнений он победит самого ловкого борца среди них.

— Так ты принимаешь мой вызов? — спросил Плацид, скрывая свое пылкое желание.

— Выработаем условия за новым бокалом фалернского, — сказал император, обрадовавшись предлогу снова выпить.

— Мне не надо никакого другого оружия, кроме трезубца и сети, — сказал Плацид, пристально смотря на Лициния. — Эска, как ты его называешь, будет вооружен по обычаю — мечом и шлемом.

— И щитом, — вставил Лициний, который был слишком старым солдатом, чтобы упустить какой-нибудь шанс на успех, хотя бы даже ум его и был возбужден выпитым вином.

Плацид, казалось, задумался.

— Пусть так, — сказал он после нескольких минут колебания. — Правда, это ведь борец не очень искусный и притом варвар, я согласен и на щит.

Мимолетное видение мелькнуло перед мысленным взором Лициния, заставив его раскаяться в своей запальчивости. Ему представилось, как красавец-раб бьется в ужасной сети, подобно попавшему в западню животному Он видел его голубые, полные искренности глаза, со смелым и кротким выражением даже в момент безнадежности. Он увидел руку, безжалостно занесенную над ним и готовую поразить его, и длинные белокурые волосы, пропитанные кровью. Но в то же время он вспомнил о силе бретонца, о его сверхъестественной мощи, природной смелости и военной подготовке и, раздосадованный наглым и злобным взглядом, какой бросил на него трибун, поспешил убедить себя, что его любимец выйдет торжествующим и прославленным из этой борьбы.

— Пусть, — сказал он, — борьба будет между рециарием и секутором. Я предупреждаю тебя, что это будет не ребячья забава. А теперь установим условия нашего спора. Прежде всего я скажу тебе, что не стану подвергать риску человеческую жизнь ради каких-нибудь крупиц блестящего металла или какого-нибудь отполированного камня.

Говоря эти слова, он довольно презрительно взглянул на дорогие безделушки, украшавшие одежды трибуна.

Этот последний тихо засмеялся.

— На застежки моей туники, — сказал он, — можно купить двенадцать рабов и, по крайней мере, двенадцать тех островитян, которых можно брать в плен массой всякий раз, когда легион снимается с лагеря. Слушай, я ставлю пару моих белых коней, а с твоей стороны пусть идет картина Дафниса или бюст Ефросина, стоящий в твоей банной комнате. Или лучше, я ставлю всю четверку, вместе с повозкой, против самого бретонца-раба.

Если бы Лициний внимательно всмотрелся в лицо трибуна, он мог бы заметить на нем скрытое волнение, но он был озабочен и печален. Он зашел уже слишком далеко, чтобы можно было воротиться назад. Шепот между гостями сказал ему, что великодушие Плацида вызвало их одобрение. Когда человек сам поставил себя в фальшивое положение, его усилия выйти из этого положения только больше запутывают дело. С быстротой молнии Лициний сообразил, что эта торговая сделка, может быть, в состоянии спасти жизнь Эски, если ему случится быть побежденным. И он, не задумываясь, согласился на это условие, хотя минуту спустя пожалел, что поступил так, а не иначе.

Итак, спор был заключен на следующих условиях: Эска должен был выступить в амфитеатре во время игр на приближающемся празднике Цереры, вооруженный мечом, щитом и шлемом, чтобы бороться с Плацидом, у которого не должно быть никакого иного оружия, кроме трезубца и сетки. Если победа будет не на стороне последнего, то золоченая повозка и белая четверка перейдут в собственность Лициния, если, наоборот, трибун выйдет победителем и народ окажет пощаду побежденному, то его противник сделается его рабом. Каково было бы это рабское положение, знал только один трибун да еще одна особа, от которой в этот самый день он получил улыбки и благосклонные взоры, никогда еще не выпадавшие на долю не нравившегося ей обожателя.

Великое дело бражничества, несколько замедлившееся вследствие этого долгого спора, возобновилось с еще большей энергией. Плацид осушал свой кубок с торжествующим видом человека, исполнившего какое-то трудное дело; Лициний как будто старался утопить в вине свою тоску и сердечные угрызения. Император пил со своим обычным оживлением, а остальные гости точно следовали примеру императора.

Наутро Лицинию пришлось пережить чувства, весьма мучительные для прекрасного сердца римского полководца. Когда условия борьбы были переданы тому, кто всего более был в них заинтересован, юный воин принял вызов очень горячо, как случай выказать таланты, казавшиеся столь лестными для его воинского характера вследствие первоначального воспитания. Он думал, что в состоянии будет одержать победу над двумя такими людьми, как трибун, в каком угодно упражнении, с каким бы то ни было оружием. Но по его лицу пробежали тени, когда он узнал, чем сопровождалось бы его поражение, и он задрожал всем телом при мысли сделаться рабом кого-либо иного, кроме своего теперешнего господина. Тем не менее, это только утвердило его решение победить, и, когда Лициний, терзаемый упреками совести, обещал ему свободу в награду за победу, сердце Эски радостно забилось надеждой и он сделался весел, как всегда.

Тысячи неопределенных планов теснились в его уме, и во всех этих планах Мариамна играла главную роль. Жизнь, несколько дней назад казавшаяся ему столь печальной, теперь была озарена тем розовым светом, какой юность, и только юность, способна разливать на далекую будущность. Что касается Лициния, то он с тоской замечал блестящий взор и загоравшиеся щеки своего раба. Тем не менее, жребий был брошен, предложение принято, и было уже слишком поздно идти назад. Оставалось только развить каждый мускул борца, чтобы достигнуть победы.

Последуем теперь за Эской в оружейную залу, где будут закаляться его мускулы и развиваться ловкость для смертного боя на арене.

Помещение, где находится школа, представляет четырехугольное здание, несколько похожее на наши современные манежи. Оно освещается и проветривается сверху, а пол его покрыт слоем песка толщиной в три пальца, что еще более увеличивает усталость ног при всяком упражнении, но зато делает падение сравнительно безвредным и вместе с тем приучает ученика к мягкому полу, на котором позднее ему придется отстаивать свою жизнь. Диски, гимнастические принадлежности, огромные гири и неуклюжие дубины разбросаны по углам и развешаны по стенам здания, деревянная перегородка вышиной по грудь человека показывает, что здесь при развитии силы не пренебрегают и развитием ловкости. Кроме этих орудий мирной гимнастики здесь можно видеть, между прочим, цест и подмостки с развешанным на них ужасным оружием и оборонительными доспехами, являющимися орудиями ужасного гладиаторского ремесла. Тут есть и дротики без наконечников, и затупленные сабли, употребляемые во время учения, и деревянный манекен, предназначенный изображать врага, весь покрытый зазубринами и исколотый ударами острого оружия, наносимыми ему с силой и ловкостью, возрастающими с каждым разом.