Джордж Вит-Мелвилл - Гладиаторы

Мариамна еще ближе прижалась к своему спутнику.

— Я чувствую себя в такой безопасности и так счастлива с тобой! — сказала она ласково. — Мне кажется, что мы с тобой поменялись местами. Теперь ты беспокоишься, и хотя не испуган, но тебе не по себе, Эска, что это значит? — задрожав, спросила она, заметив, что на лице ее любовника вдруг появилось выражение ужаса и изумления.

Его голубые глаза были куда-то устремлены и неподвижны, как камень, уста полуоткрыты, черты лица словно застыли; весь он, по-видимому, сосредоточился в одном чувстве зрения, и его лицо, обыкновенно столь смелое и отважное, теперь казалось бледнее ее лица.

Она посмотрела по направлению его взгляда, и ей точно так же пришлось испугаться того, что она увидела.

Две черные фигуры, в длинных, влекущихся по земле одеждах, медленно, торжественным шагом шли, пересекая большую аллею, залитую лунным светом. Следом за ними шли две другие фигуры в белом, не менее фантастические, так как их силуэты ясно вырисовывались, позволяя видеть только голову и ноги, тогда как все остальное было как бы окутано туманом. Далее виднелись две другие черные фигуры и далее, пара за парой, безмолвно двигалась процессия призраков. Только тогда, когда половина ее прошла, показалось что-то похожее на человеческую фигуру, одетую в белую одежду. Это что-то, лежа в горизонтальном положении, качалось на локоть над землей. И вот послышалось медленное, заунывное пение, долетевшее до ушей беглецов. Это было kyrie eleison, грустный, смиренно-жалобный припев, которым христиане, хотя и с чувством надежды, оплакивали похищаемых смертью.

Страх не был чувством, присущим Эске, и он не мог долго длиться. Бретонец выпрямился во весь свой рост, и краска снова вернулась на его лицо.

— Это духи, — сказал он, — духи лесов, владения которых мы заняли. Злые они или добрые, мы будем сопротивляться им до конца. Они принесут нас в жертву своему мщению, если мы хоть сколько-нибудь выкажем страх.

Она гордилась тем, что даже в этот момент он был мужественным до такой степени: он мог даже делать вызов, хотя и не мог отрешиться от суеверий своей родной страны. Ей было вместе с тем приятно думать, что из ее уст он узнает истину и об этом мире, и о будущей жизни.

— Это не духи! — отвечала она. — Это христиане, погребающие своих покойников. Эска, среди них мы будем в безопасности, и они дадут нам возможность выйти отсюда незамеченными.

— Христиане? — спросил он тоном сомнения. — И мы ведь также христиане? Хотелось бы мне, однако, чтобы они были вооружены, — прибавил он как бы в размышлении. — С двадцатью человеками, славно владеющими мечом, я охотно согласился бы провести тебя с одного конца Рима на другой. Но я сильно побаиваюсь, как бы они не оказались простыми жрецами. Жрецами! А меж тем в этот час в городе спущены с цепи целые легионы!

«Он еще юный ученик, — думала его любящая наставница, — и много недостатков его надо сносить, много препятствий надо преодолеть, прежде чем можно будет вырвать из этого отважного сердца его уверенность в своем мужестве и заменить ее тем мужеством, которое гораздо возвышеннее и опирается только на волю небес. Тем не менее, отважный человек — прекрасный материал для обращения в праведного и доброго человека».

Они покинули свое убежище и быстро спустились в аллею вслед за скрывшимися из виду христианами. В отдаленном местечке, где пышно разрослись оставшиеся деревья, куда меньше всего проникал свет зари, процессия остановилась. Могила была уже наполовину выкопана. По мере того как комья земли с глухим шумом падали один за другим на край могилы или снова скатывались в ров, продолжалось заунывное пение, то тихое и подавленное, как чьи-то рыдания, то переходящее в тон скромного триумфа, почти граничащего с радостью.

Еврейка и ее защитник стояли в ожидании в нескольких шагах, пока бросали последние комья земли на край ямы. Затем христиане в торжественном молчании стали вокруг открытой могилы. Тело было тихо опущено в свое последнее жилище, и лица людей, видевших, как оно, колеблясь, опускалось, остановилось и исчезло из виду, подобно жизни погребаемой покойницы, были озарены священным торжеством, так как всем было известно, что для одного путника путешествие закончилось и он достиг предела своего поприща.

Когда могила была засыпана, христиане собрались вокруг нее для молитвы. Взяв Эску за руку, Мариамна молчаливо стала меж ними и присоединилась к их молениям. Это было странное и торжественное зрелище для варвара. Кружок теней, облаченных в плащи, стоял на коленях около пустого пространства, собираясь почтить невидимую силу. Направо и налево — пустыня, развалины и опустошение, царящие в сердце великого города; вверху зловещее зарево на черном небе; издалека ветер доносит то слабые, то громкие крики яростно сражающихся. Рядом с ним женщина, которую он так нежно любил и считал уже навеки потерянной. Вместе с другими он стал на колени, чтобы воздать Богу дань благодарного сердца. Молитвы их были кратки, но пламенны, и они выражали их так, как повелел им их Учитель. После того как они встали, из толпы вышел один мужчина и, подняв руку, попросил всех замолчать.

Это был, очевидно, урожденный римлянин, и он с легкостью говорил на своем языке, хотя в то же время в его речи слышался акцент и проскальзывали выражения последнего из плебейских классов. Он был, по-видимому, ремесленником, и, когда поднял свою руку, прося внимания, можно было видеть, что она сделалась грубой и мозолистой от работы. Невысокий ростом, с вульгарной внешностью, грубо одетый, с непокрытой головой и босыми ногами, он мог внушить мало интереса и уважения, но зато видно было, что благодаря своему дюжему и крепкому телосложению он способен на тяжелый и утомительный труд, а лицо его, несмотря на грубость черт, выказывало сдержанный энтузиазм, серьезные жизненные устои и честную прямоту сердца. Это был один из пионеров той религии, которой суждено было позднее распространиться по всей земле. Таковы были эти люди, готовые во имя своего Учителя без сумы, сандалий и всяких одежд, кроме той, какая была на них, идти и покорять мир. Не готовившие речей для произнесения, когда их приводили к царям и земным вельможам, они полагались только на святость своей миссии и вдохновение, внушавшее им, что нужно говорить. Не вкусившие науки, они опровергали мудрейших философов. Люди без роду и племени, они дерзали перед проконсулом, сидящим на судейском престоле, и перед цезарем на его троне. Невежественные и домоседы, они не боялись идти в странствование по чуждым странам, к враждебным народам, чтобы сеять благовесте с простой вдохновенной верой, заставлявшей людей верить им. Слабые по природе как только возможно и робкие вследствие воспитания, они спускались на арену, чтобы найти там мученическую смерть под челюстями голодного льва, со спокойной отвагой, неведомой солдатам и гладиаторам. Беспрестанно внушал им их Учитель, что Его миссия идти не к благородным, счастливым и знатными, так как эти последние, если бы захотели, могли бы сами прийти к Нему, но прежде всего к бедным и униженным, смиренным и отверженным, в особенности же к несчастным и нуждающимся, которым никто здесь не хочет помочь и которые тем более должны полагаться на заступничество Того, кто прежде всего друг несчастных.