Евгений Шалашов - Десятый самозванец

— Я уеду, — пообещал Тимофей, добавив: — Как только узнаю что-нибудь о судьбе своего секретаря.

— Господина Конюшевского? О, тогда не трудитесь. У вашего слуги не было письма от герцога Рокоци, потому комендант Ревеля передал его московскому дворянину Унковскому. Кажется, вы его тоже знаете?

— Еще как, — злобно усмехнулся Акундинов. — Васька Унковский, он как пес…

Этот дотошный подьячий преследовал его давно. В Ревеле он уж совсем было выследил и его, и Костку, а потом, потрясая царским письмом (сколько же этих писем-то понаписано?), потребовал от шведского коменданта их ареста.

— Кстати, а как вам удалось скрыться? — поинтересовался Оксенштерна. — Мне докладывали, что в Ревеле вас тоже задержали?

— А! — пренебрежительно махнул рукой Тимоха. — Нас в комнате заперли, где окна широкие, без решеток. Секретарь мой высоты испугался, а я стекло головой высадил да и удрал. Солдаты нас не обыскивали. И оружие, и деньги — все у нас оставалось.

— А в Нарве опять попались, — засмеялся канцлер тонким старческим смехом.

— Ну что же делать-то, — вздохнул Акундинов. — Я же не вор какой беглый, чтобы от властей-то прятаться. А приходится…

— Но все же пока не спешите уезжать. На какое-то время мы сумеем укрыть вас в каком-нибудь отдаленном поместье или в охотничьем домике, чтобы королева могла навещать вас и, скажем так, — многозначительно хмыкнул канцлер, — беседовать с вами.

Место, куда отправили Тимофея, было красивое. Он-то почему-то считал, что в Швеции везде и всюду должно быть суровое море и фьорды. Ан нет… Сосны, песок и большой ручей, куда, как говорили, любят приходить медведи и лоси. Словом, если бы верстах в десяти над лесом не торчали какие-то горы, то можно было бы решить, что ты где-нибудь в Вологодском уезде.

На прощание Кристина сказала, что не сможет навещать «русского Гамлета» в его уединении так часто, как ей хотелось бы. Дела, знаете ли… Впрочем, если бы она пообещала приезжать каждый день, то Тимофей этому и не поверил бы, так как охотничий домик располагался в дне пути от Стокгольма.

Это сооружение назвать «домиком» было сложно, ибо не у каждого боярина на Москве был такой терем. Когда Акундинов рассмотрел сооружение повнимательнее, то изрядно удивился — что же это такое-то? Прямо в центре дома прорастал огромный дуб, на который крепилась четырехскатная черепичная крыша. Вокруг ствола обвивался каменный стол с массивными табуретами. Стены были украшены головами медведей и лосей с печальными стеклянными глазами, старинным оружием, которым было впору воевать недомеркам. Постояв немного в зале и полюбовавшись на очаг без трубы, Тимоха понял, что охотничий домик напоминает ему дворец кого-то из асов — древних скандинавских богов, сгинувших с приходом христианства. Об этих богах он читал в книжке, подсунутой ему Кристиной, чтобы Тимофей не скучал…

Тимоха уж было испугался, что и жить ему придется в этом варварском убранстве, спать на каменном столе на сквозняках, но в зал вышел высокий старик в кожаных штанах, меховом жилете и деревянных башмаках. Сопровождающий гостя офицер только кивнул старику и убрался восвояси. Кажется, гвардеец был рад, что нахальный русский, сумевший стать фаворитом королевы, убрался из Стокгольма.

— Пойдемте, господин, — потянул его за рукав старик. — Я покажу вашу комнату.

Старик, шаркая подошвами деревянных башмаков, двинулся вперед.

Комната оказалась небольшой, но уютной. Из узкого окна, в котором стекла были заключены в свинцовые переплеты, свет падал прямо на широкую кровать, застеленную свежим бельем. К счастью, над постелью не было балдахина. Да он и не требовался — комнатка была небольшая, и, кроме того, в ней имелся еще и небольшой камин. Тимофей, которому в последнее время часто приходилось спать в огромных, неотапливаемых спальнях, ненавидел эту немецкую манеру беречь тепло с помощью пыльных тряпок, от которых на него нападала «чихотка».

В комнате находился небольшой стол с чернильным прибором и стопкой бумаги, а еще застекленный шкаф, из которого проглядывали позолоченные кожаные переплеты.

— Вот, господин, — старик открыл шкаф. — Здесь вы найдете Платона с Аристотелем, Боэция с Августином Блаженным, а также современную литературу — Рабле, Сервантеса. Есть даже сочинения королевы Наваррской. А тут, — любовно погладил старик корешки, — есть «Гораций» и «Сид» господина Корнеля. Ее величество часто перечитывает «Мученика Полиевкта» и «Смерть Помпея».

— А что предпочитаете вы? — не то с удивлением, не то с насмешкой спросил Тимофей. Старик не был похож на книгочея. Скорее он напоминал старого солдата на покое.

— Мне нравится ранний Корнель. Вот эта книга, называется «Поэтическая смесь». Здесь он еще творец! Никакого разочарования в жизни, никакого смешения чувства и долга.

— А я, к стыду своему, предпочитаю Шекспира, — скромно ответил Тимофей, не останавливаясь на том, что, кроме этого англичанина, он более ничего и не читал…

— Ну почему же этого нужно стыдиться? — вдохновенно ответил старик. — Господин Шекспир — великий драматург.

— Простите, господин, — вопросительно посмотрел Акундинов на старика. — Как мне вас называть?

— Я — Олаф Паульсен, — представился старик. — А вы можете называть меня просто Олаф. Господин Декарт считал, что имя человека дано ему свыше, потому имя является частью тела. Я же, как верный сын церкви, считаю, что имя дается в честь небесного патрона-покровителя.

— Декарт? А кто это? Тоже какой-нибудь поэт вроде Шекспира?

— Вы не знаете, кто такой Декарт? — вытаращился на него старик.

— Ну, судя по имени, француз, — пожал Тимофей плечами. — И, наверное, все-таки он — де Карт. Ну а почему я должен о нем знать?

— Рене Декарт — великий ученый! Это величайший математик и философ, — горячо воскликнул старик, а Акундинов подумал: «Что-то у тебя все великие! Шекспир — великий, де Карт — великий…»

— Простите, господин Олаф, — вежливо извинился Тимофей, — я с удовольствием побеседую с вами, но не скажете ли, когда тут подают ужин? Мы, признаться, выехали очень рано, поэтому…

— О, простите, — засуетился старик. — Сейчас отведу вас на кухню.

— А что, гостей принято кормить на кухне? — удивился Тимофей.

— Разумеется. В охотничьем домике слуги не предусмотрены.

— А как же ее величество?

— Ее величество бывает здесь крайне редко, и только во время королевской охоты. Разумеется, ее сопровождает двор. В обычное время здесь живу только я, считающийся смотрителем, еще есть сторож — такая же старая развалина, как и я, да повариха. Ну, есть еще внучка сторожа, Ильзе, которая раз в неделю протирает пыль да меняет белье. Вот, собственно, и все.