Михаил Шевердин - Набат. Агатовый перстень

— Вот, — сказал Алаярбек Даниарбек, ткнув в одну из полянок на склоне горы, — твой путь, хозяин, лежит вон туда. Придётся, о аллах всемогущий, моему Белку по скалам полазить, ножки поломать. Бедный Белок, моему заду не нравится твоя спина, а твоей спине не нравится седло. Мы квиты!

Слова Алаярбека Даниарбека слабо доходили до со­знания доктора. Он наслаждался картиной, раскинувшей­ся перед ним. Он вспомнил, что великолепная долина Магиана издревле являлась средоточием и сердцем страны таджиков. Здесь среди суровой природы горянки рожали крепышей, вспаивали их своим чистым молоком, приучали уже в младенчестве к стуже и зною, взращива­ли в кристально чистом, лишённом пыли воздухе, купали в льдистых водах бурных снежных речек, своей голубиз­ной соперничающих с небом горной страны. И вы­растают в Магиане среди камней богатыри, строящие свои хижины из камня, возделывающие хлеб на кам­не и становящиеся твердыми и несокрушимыми, как камень.

Для магианца ничего не стоит и летом и зимой ки­нуться в сковывающую сердце холодом воду реки и на ускользающем из рук гупсоре переплыть её. Для магиан­ца ничего не стоит прошагать за сутки пятьдесят-семьдесят верст да ещё по острым камням, преодолевая пропа­сти, реки, перевалы. Для магианца не страшна внезапно заставшая его на головокружительном овринге пурга, он выроет нору в снегу и переждёт...

Да, сыны горного края — гордый, крепкий народ, вы­зывающий чувства симпатии и уважения.

Подставляя усталый, потный лоб под красные лучи заходящего солнца и вбирая всеми легкими живительное дыхание горных вершин, доктор смотрел на распростер­шуюся у его ног долину. Взгляд его блуждал по красным откосам гор и невольно задержался на движущихся предметах. Тут же где-то в груди возник холодок и стал растекаться по телу, В мозгу назойливо застучал вопрос: «Всадники? Кто бы такие?!»

По соседней тропинке, рядом и в том же направле­нии ехали два верховых. И ехали давольно быстро, оче­видно торопясь спуститься в кишлак до захода солнца. Они тоже заметили доктора и его спутников и проявляли видимое беспокойство: поминутно оглядывались и подго­няли камчами лошадей.

— Пусть себе едут, — вдруг проворчал Алаярбек Да­ниарбек. В голосе его улавливалась тревога, хотя он тут же довольно решительна добавил: — Не тревожащий тебя враг лучше бесполезного друга, — какое им дело до меня и до тебя, и какое нам дело до них?

Видимо, так думали и всадники, потому что даже ког­да обе тропинки слились в одну и, волей-неволей, при­шлось всем ехать вместе, никто не нарушил молчания.

Несколько удивленный, что незнакомцы не сочли даже необходимым выполнить дорожный исконный обы­чай и не поздоровались, доктор после некоторых колеба­ний сказал обычное в таких случаях: «Да будет вам дорога мягкой!» Тогда последовал быстро ответ: «И всем дорога!» И хотя больше никто ничего не сказал, стена недоверия и страха исчезла, и всадники уже ехали так, как будто они путешествовали давным-давно вместе, в дружеском сотовариществе.

Исподтишка доктор изучал своих неожиданных спут­ников. Сразу же бросалось в глаза, что один из них походил на старшего по своему положению. Голову в новенькой с каракулевой опушкой шапке он держал вы­соко, обожжённое горным солнцем красное лицо, за­крытое русой густой бородой, несколько обрюзгшее, с мешками под глазами, сохраняло настороженное выра­жение, показывавшее, что путешественник не совсем до­волен встречей. Полувоенная обуженная одежда — френч и галифе — не позволяла составить представление о за­нятиях путника. Второй всадник, красивый, краснощёкий, чернобородый таджик с открытой ясной улыбкой, отличался атлетическим телосложением. Изодранная одежда его была сшита, по-видимому, много-много лет назад. С душой нараспашку, рвущейся наружу общительностью, горец, не взирая на властно брошенное русобородым «Сиди смирно!», успел в два счета довести до сведения дарованных добрым богом попутчиков все сведения о се­бе, о своей лошади и даже кое-что о своём хозяине.

Но снова послышался окрик: «Сиди смирно!» Говор­ливому таджику, очевидно, невмоготу было путешест­вовать в молчании, и, не рискуя нарушить запрет, он пустился в разговоры со своей весьма невзрачной, но крепкой лошадкой.

— Что же, лошадка, — говорил он, — мы, конечно, сидим на тебе спокойно, тихо. Седло удобное, спина у тебя не побита, ходка у тебя, лошадка, мягкая, ровная. Конечно, не такая красивая у тебя внешность и шаг по­хуже, чем вон у того конька, на котором едет почтенный человек с отвисшей губой до пупа, с бровями, в которых может и коза заблудиться...

Горец помолчал и, не дождавшись ответа от полу­чившего такое неслыхан-ное оскробление Алаярбека Даниарбека, решил бросить ещё один камешек:

— Не спотыкайся, собака, — одернул он свою лошад­ку, — не забывай, что ты имеешь честь везти на своей костлявой спине самого Курбана-грамо-тея. А кто такой Курбан? О, Курбан почтенный человек, богатый человек, владелец стада коз... Один козёл, две козы, а? Большое стадо, а?.. Зачем же ты, лошадка, трясешь и подкиды ваешь Курбана на своей спине так, что у него в животе кишка за кишку цепляются... Ты скажешь, затем, что нельзя отставать от великодушного и знаменитого, на­нявшего нас, Курбана, в проводники, господина совер­шенств, мудрого домуллу, имя и занятия коего нам, к нашему стыду, к сожалению, неизвестны, так что мы да­же не знаем, как их надлежит величать. Впро­чем...

— Эй, ты, камнеед, — с досадой выдавил из себя краснолицый, — ты закроешь, наконец, рот?! Помолчи!

— Ты слышишь, моя лошадка, ему не нравится мой голос, — ничуть не испугавшись, проговорил Курбан и вызывающе хихикнул. — Человеку язык дан, чтобы го­ворить. Лучше брань, чем молчание.

— Молчащий рот хуже щели в стене, — поддакнул Алаярбек Даниарбек, приосанившись, — но, почтенней­ший говорун Курбан, или Камнеед, не расшаталась ли у вас челюсть: от болтовни ваш язык извалялся во всяче­ском соре, навозе, колючках и...

— А ваш, если разрешите заметить, протянулся до Самарканда и треплется на Регистане, поражая слух горожан всякой чепухой...

— Но, дорогой Курбан-грамотей, — прервал начав­шийся спор доктор, — вы здешний, я вижу, человек, и не соблаговолите ли посоветовать нам, путешественникам, где бы остановиться в Магиане на ночлег?..

— И доставить удовольствие желудку, — поспешил добавить Алаярбек Даниарбек.

— Насчёт ночлега и желудка? — переспросил Кур­бан-грамотей. О, я вижу теперь, что вы обыкновенные смертные и заслуживаете доверия. Люди злых намере­ний не интересуются ужином и ночлегом.

— Твои слова — бальзам после смерти, клянусь! — рассердился Алаярбек Даниарбек — ты что, нас джинна­ми рогатыми считаешь?..