Михаил Шевердин - Набат. Агатовый перстень

Но пришлось взять. Другого проводника не нашли, да и уполномоченный Бухарского правительства в Бай­суне ручался головой за Хаджи Акбара.

Эскадрон быстро продвигался на восток. Всё шло благополучно, засад никто не устраивал, в ловушки Су­хорученко не попадал. Но мнения своего Сухорученко о Хаджи Акбаре не изменил.

«Вполне обволок всех. Экий гад!» — думал он. Для очистки совести Трофим Палыч виртуозно выру­гался.

Впрочем, его ругань преследовала совсем иную цель. Он гонял своих бойцов по очереди в разведку на холмы, обрамлявшие сай. Дозоры непрерывно сменялись, но усталые, измотанные люди изнывали от жажды, ошелом­лен-ные, оглушённые острыми лучами солнца, взобрав­шись наверх, подставляли лица под ветер и больше смотрели с вожделением на совсем близкие тучи, чем на тянувшиеся во все стороны плоские увалы, Кузьма Седых и друг его Матьяш, высланные тоже наверх, вдыхали воздух всей грудью, и им казалось, что ветер несет вмес­те с запахами травы и дождя немного влаги. Их взгляды машинально, безразлично бродили по бурым склонам холмов, по белевшей вдали и ниже полосе сая...

И вдруг Кузьма вздрогнул. Что такое? Только что сай там вдали слепил глаза своей белизной на солнце, а те­перь... Кузьма не верил своим глазам. Сай стал желтый и шевелился.

— Матьяш, что такое?

— Где?

Кузьма только ткнул рукой вдаль. Дико взвизгнул Матьяш, пришпорил коня и скатился вниз клубком по такому крутому склону, что недоумевающий, ошеломлённый Кузьма только диву давался, как он не свернул шею себе и коню. Матьяш исчез... И почти тотчас снизу послышался нарастающий гул...

Все с таким же леденящим душу визгом Матьяш вылетел навстречу едва ползущему по дну глубокого сая эскадрону.

Привыкший к мадьярским степным воплям Матьяша, Сухорученко не особенно встревожился, когда увидел скачущего всадника. Ещё меньше беспокоил его проры­вавшийся сквозь визг вопль: «Вода! Вода!» Он успел подумать даже: «Вода! Как хорошо!»

Но почти в тот самый момент, когда Матьяш с рас­крытым ртом и вытаращенными глазами подскочил к не­му, из-за поворота сая вырвалось что-то живое, ревущее, щипящее.

«Силь! Спасайся!» — заорал кто-то из бойцов. — Налево, рысью ма-а-арш! — только успел скоман­довать Сухорученко, и всё завертелось перед глазами. Ки­пящая, бурлящая масса налетела на всадников с быстро­той курьерского поезда. Поток густой, большой, похожей на жидкую кашу воды, вспухшей от неожиданно про­мчавшегося в горах жестокого ливня, с рёвом вырвался из ущелья и разлился по сравнительно широкому камен­ному руслу. И в этом состояло счастье Сухорученко и его бойцов. Бушующий поток доходил только до стремян и сбил с ног лишь немногих коней да и те, барахтаясь, потеряв всадников, сумели, избитые, израненные о кам­ни, подняться на ноги. Обрушься силь на отряд в узком ущелье — немногие смогли бы спастись.

(* Силь — бурный поток, образуемый выпадающими в горах, дождями и размывающий всё на своем пути.)

Ревущая стремнина всё поднималась. Грохоча, кати­лись по дну валуны, мчались таранами стволы вырван­ных с корнем деревьев, сбивая с ног лошадей. Ил, песок залепляли глаза, набиваясь в ноздри, уши.

Ревущий поток швырял людей, таскал по камням, бил о гальку.

Мокрый, дикий, весь в грязи выбрался на берег Су­хорученко. Ежесекундно сплевывая и забыв даже мате­риться — настолько ошеломила его неожиданность, — он командовал, распоряжался, а когда возникала необходи­мость, сам кидался в кипевшую и ворочащую грозным зверем пучину, чтобы вытащить ослабевшего, схватить под уздцы беспомощно барахтающегося и дико ржущего коня.

— Винтовки! Крепче держать винтовки! — орал, пе­рекрывая рев потока своим голосищем, Сухорученко. — Разгрохаю за винтовку.

Он рыскал глазами по жёлтомутному потоку, слепяще­му глаза своим блеском, и с удовлетворением убедился, что почти все бойцы или уже выбрались или успешно вы­бираются на берег. Как сквозь сон увидел он толстого Хаджи Акбара, растерянно топтавшегося около своей лошади.

Сухорученко только позволил себе «выразиться» по поводу сволочных проводников, как около него про­мчался Матьяш с визгом: «Верблюдов уносит! Верблю­дов!»

Подняв своего коня на дыбы, Сухорученко обрушил его в поток и отдался той самой стихии, из которой толь­ко что с таким трудом выбрался. За Сухорученко, также не раздумывая, бросилось несколько бойцов из узбеков и киргизов.

Но, несмотря на отчаянные усилия, из двенадцати верблюдов удалось спасти только четырёх. Неуклюжие животные могли держаться, пока вода не сбивала их с ног, а тогда, смятые напором воды, похожие на кучу тряпья и шерсти, они становились жалкой игрушкой потока и исчезали в густой глинистой массе. Погибли вьюки с провиантом, с чаем, солью и, самое неприятное, с патронами...

Сквозь рёв силя уже некоторое время слышались звуки, похожие на удары палки о ковер, и расстроенный невознаградимой потерей Сухорученко сначала не обра­тил на них внимания. Но удары участились.

Схватив бинокль, командир стал осматривать берега и вдруг увидел:

— Ага! Вот оно что! Наконец-то! За мной!

Он взлетел на коня и погнал его наверх по крутому откосу.

Измученные зноем, долгим переходом, безводием ло­шади, приняв столь неожиданную и опасную ванну, словно переродились. Они легко несли своих всадников вверх по откосу.

Наверху над бурлившим и гудевшим саем шёл бой. Едва Ибрагимбек убедился, что красноармейцы попа­ли в беду, как воскликнул:

— Велик аллах! Теперь их дело пять, а наше — де­сять. Раз есть в котле, будет и на блюде. Ударим на без­божников, господин Даниар!

Через минуту чёрной лавой всадники выкатились из балки, в которой они скрытно стояли до сих пор, в сто­рону сая.

— Бог отдал нам в руки большевиков! — кричал Иб­рагимбек, скача рядом с Даниаром. — Мы их возьмём, как ягнят! Покажем Энверу, как воюем мы! Чур, поло­вина винтовок моя!

Сотни копыт сотрясали степь. Облако пыли закрыло солнце.

Захваченные пылом атаки, басмачи нечленораздельно повизгивали, сжимая до боли рукоятки сабель. Вот и склон холма, спускающийся сначала полого, а затем всё круче к бурлящему желтой водой саю, а на узком берегу мечутся жалкие фигурки людей и лошадей...

— Они беспомощны! — снова рычит Ибрагимбек и oт души хохочет.

Да, случай способствует ему в его начинаниях! Побе­да! И победа легкая!

Чёрная масса всадников катится вниз, только по­блескивает в солнечных лучах брызгами голубоватая сталь клинков.

— Ур, ур! Бей, бей! — вопят басмачи в восторге.

Но, что это?

Среди воинов ислама возникает смятение. Кто-то па­дает, кто-то осаживает на всем скаку коня. Кони прыгают, скачут через бьющихся на земле в агонии лошадей, людей. Возникает свалка.