Владимир Зазубрин - Алтайская баллада (сборник)

«Спросить у няво, куды ему потребовалась етта курва Ползухина…»

Кашин откинул со лба черный, тяжелый клок волос, поправил ворот черной косоворотки.

– Вот вы, подсудимый, говорите, что хищений не было, а как же Латчин, Гласс, Гаврюхин, Брагин, Мыльников и другие все сознались, что расхищали. Кто сто пудов, кто триста? А?

Кашин был убежден в виновности Аверьянова, в его голосе дрожали иронические нотки. Он смотрел на Аверьянова, немного закидывая голову назад, полузакрывая умные, насмешливые, большие, черные глаза, колол его черной щетиной коротко подстриженных усов.

Аверьянов невозмутимо ответил:

– Я не говорил, что хищений не было. Я говорил, что таких, какие нашла ревизионная комиссия из Губрабкрина, не было.

– Ага.

Нос у Кашина тяжелый, массивный, но с острой переносицей. Раздвоенный подбородок выдается вперед.

– И вы ни в каких хищениях не участвовали?

Аверьянов вздохнул, но глаз не опустил.

– Нет, ни в каких.

– А чем вы объясните свой разговор с Мыльниковым, когда вы его упрекали, что он вас с Латчиным надул, недодал вам керосину?

– Это я его брал на пушку, чтобы поймать.

– Сколько вы заплатили и чем Ползухиной за доху?

– Доху я взял у Латчина на время, бесплатно.

– Ага.

Лицо Кашина кривится насмешливой улыбкой.

– Сколько вы подписали фиктивных актов, вернее, подложных?

– Не знаю.

– Как не знаете? Без счета, что ли, подписывали?

– Я, когда подписывал, не думал, что они подложные. Это все проделки Латчина, он мне подсовывал.

Кашин привстает, обертывается к судьям.

– Я прошу разрешения задать вопросы подсудимым: Латчину, Глассу, Гаврюхину, Брудовскому, Травнину.

– Задавайте.

– Подсудимый Латчин!

Латчин встал, по-военному вытянулся.

– …Скажите, сколько подложных актов вы подписали вместе с Аверьяновым, как это вы делали и знал ли об этом Аверьянов?

Голос у Латчина громкий, четкий.

– Шесть актов на сумму около семисот пудов хлеба и трехсот пудов мяса. Суть дела в том, что мы составляли дутые акты на хлеб и мясо, якобы принятые на хранение от «Хлебопродукта», а потом через некоторое время выдавали Брудовскому и Травнину, якобы принятые от них. Брудовский с Травниным продавали… Вырученные деньги мы делили поровну. Аверьянов аккуратно получал свою часть. Кроме того, мы составили еще акт на якобы уничтоженный керосин. Аверьянов тоже знал об этом.

– Садитесь.

Латчин сел. Аверьянов посмотрел на него с брезгливостью, но без волнения и злобы. Подсудимые Гласс, Брудовский, Травнин, Гаврюхин подтвердили слова Латчина, сказав только, что непосредственно с Аверьяновым дела не имели, знали только Латчина, но полагали, что Аверьянов в курсе дела.

Защитник Аверьянова опустил бледное бритое лицо, надел пенсне, что-то записал.

– Скажите, Аверьянов, с каким мясом вы ели пироги в день своего рождения?

– Не помню. Кажется, со скотским и немного свинины.

В публике быстрой змейкой прошипел смешок. Кашин побагровел, сдвинул брови, на секунду потерял самообладание.

– Я вас спрашиваю, знали ли вы, что это мясо было украдено с боен? Отвечайте, а не валяйте дурака, не наивничайте, все равно не поверим.

Председатель спокойно остановил:

– Государственный обвинитель, призываю вас к порядку. Вы не можете делать замечаний подсудимым. Это дело суда.

Кашин нервно откинул со лба волосы. Аверьянов не понял, почему рассердился Кашин. Не торопясь, ответил:

– Совершенно верно. Накануне это мясо было отобрано Латчиным у мясника, укравшего его. Латчин принес это мясо домой и сказал, что годится на пирог, обещал заприходовать его и засчитать мне в паек.

– Засчитал?

– Не помню.

– Ага… Латчин?

– Ничего подобного. Я взял мясо, а Аверьянов знал, что оно краденое, и о засчете в паек мы с ним не говорили.

– Аверьянов, за что вы взяли тысячу рублей у Брудовского?

– Я не брал… Я просил только Латчина заплатить в «Хлебопродукт» мой личный долг тысячу рублей, и эту тысячу я потом отдал Латчину.

– Латчин!

– Это было так. «Хлебопродукт» получал у нас две тысячи кондиционной пшеницы. Чтобы дать заработать на этом деле Брудовскому и заработать самому, Аверьянов велел отпустить Брудовскому добавочно двести пудов за мнимую кондиционность. Значит, Брудовский получил кондиционную пшеницу, а надбавку на некондиционность взял себе. За это Аверьянов потребовал с Брудовского погашение его долга по «Хлебопродукту», что и было сделано Брудовским.

Брудовский подтвердил показания Латчина, опять только заявил, что непосредственно к нему Аверьянов не обращался. Защитник Аверьянова снова что-то записал у себя на бумажке.

Кашин шаркнул сапогами, сделал в сторону суда движение всем телом.

– Я пока больше вопросов не имею.

Дергая жидкую рыжую бородку, стал допрашивать лысый, щуплый, маленький общественный обвинитель беллетрист Зуев.

– Скажите, Аверьянов, не покоробило ли вас, как коммуниста, когда Гаврюхин предложил вам муку сверх пайка? Не почувствовали ли вы, что он просто-напросто крадет и хочет угостить вас краденым?

– Очень даже покоробило…

– Какие же меры вы приняли против Гаврюхина?

– Я его обматерил, пригрозил тюрьмой.

– Вы пили казенный спирт?

– Да, один раз напился пьяный у Латчина.

– Говорил ли вам Латчин, что у вас из служащих кое-кто ворует. Ну, например, Прицепа?

– Говорил, но я считал это пустяками, думал, они берут для себя куски. Не было работников, а время горячее…

– Но все-таки вы хоть делали замечания Прицепе и другим?

– А как же, материл без пощады.

В публике опять змейкой прошуршал смешок. Зуев улыбнулся, привстал.

– Вопросов больше не имею.

Поднялась седая голова Масленникова. Масленников сердито смотрел на Аверьянова через очки.

– Скажите, подсудимый, вы были в любовных сношениях с Ползухиной?

Ползухина покраснела.

Аверьянов обернулся к Масленникову. Он знал его по партии как хорошего товарища, старого партийца и добродушного человека. Ответил Масленникову не судье – товарищу.

– Нет, товарищ Масленников, не состоял.

Стал давать показания Латчин. Масленников писал на своем листе:

«…Сволочь, сволочь, врет, врет Аверьяшка. Жил с курвой Ползухиной, врет…»

Гусев левой рукой закручивал в жгут левый ус, правой рисовал на бумаге птичек. Председатель сидел неподвижно. Латчин говорил громко:

– Я, товарищи судьи, считаю излишним давать здесь свои показания. Я все показал у следователя. Я подтверждаю все свои прежние показания. Здесь только могу добавить, что я несчастный, запуганный революцией человек. Один раз меня уже приговаривали к расстрелу. Аверьянов заставлял меня делать всякие мошенничества, грозя, что меня, как бывшего царского и колчаковского интенданта, никто не будет держать на службе. Говорил, что если я не буду делать так, как приказывает он, то я буду выброшен со службы с волчьим билетом.