Леонид Юзефович - Блюдо шахиншаха

— Разве мало? — обиделся Рысин. — Теперь и я убежден, что кража совершена кем-то из ваших коллег или студентов.

— Я же говорил с самого начала… — Желоховцев уже не скрывал своего разочарования.

— Что за человек ваш швейцар? — спросил Рысин.

Желоховцев повел ладонью из стороны в сторону:

— Исключено!

— Тогда попрошу сообщить адрес и место службы вашего Трофимова, — Рысин достал записную книжку.

На ее обложке золотыми славянскими буквами вытиснено было: «Царьград».

— Мне это неизвестно, — сказал Желоховцев.

— У него есть родственники в Перми?

— Нет, он родом из Соликамска.

— Кто мог бы помочь его найти?

«И скажу, — с внезапной злостью подумал Желоховцев. — Если так, скажу. Нечего тут церемониться!»

— О нем может знать смотрительница научно-промышленного музея. Зовут ее Лера, фамилию не помню.

В ресторане при номерах Миллера на Кунгурской улице народу было немного. На вешалке висело несколько шляп и офицерская фуражка с помятой тульей. Костя выбрал столик рядом с латанией в кадке. Обклеенная фиолетовой фольгой кадка стояла на табурете, заслоняя столик со стороны входа.

Есть хотелось зверски.

Он взглянул на часы — четверть шестого. Лера обещала быть около шести. Волнующие запахи долетали с кухни, и Костя, чувствуя легкие уколы совести, попросил принести себе суп и жаркое. Разговаривая с официантом, он успокаивал себя тем, что когда придет Лера, можно будет повторить заказ… Собственно говоря, назначать ей встречу здесь, в самом центре города, было по крайней мере неосторожно. Но так хотелось увидеть ее именно здесь! Осенью шестнадцатого года они иногда встречались у Миллера. Лера шепотом читала Блока и Северянина, а он со страстью делился своими научными планами. Раза два он даже приводил Леру домой к Желоховцеву, где она очаровала Франциску Алексеевну умением готовить лепешки на кислом молоке. Приходил Сережа Свечников, еще кое-кто из студентов. Пили чай, спорили, и Желоховцев, что Косте было невыразимо приятно, в разговоре называл Леру «коллегой»…

Едва Костя придвинул к себе дымящуюся тарелку, из-за соседнего столика к нему пересел могучего сложения поручик в погонах карательных войск. Спросил, наливая себе водку из прихваченного графинчика:

— Юрист?

— Историк, — сказал Костя.

— Тогда вам должна быть известна моя фамилия, — поручик склонил голову. — Тышкевич! Мы ведем свой род от князя Гедимина…

— Я не силен в генеалогии, — Костя прикрыл ладонью свою рюмку.

— И зря, — Тышкевич медленно, посапывая, выпил водку. — Вот вы, господин студент, рассуждаете, наверное, так: ну и пьяницы эти офицеры! Пропьют Россию! Признайтесь, случаются такие мысли?

— Случаются, — согласился Костя.

— А почему? Да потому, что пришли вы, скажем, к Миллеру. Видите, сидят поручик с капитаном. Пьют, естественно. Штатские тоже пьют, но на них вы внимания не обращаете. Погоны слепят. Через две недели опять пришли. И опять видите: сидят поручик с капитаном. Но что это другой поручик и другой капитан — не замечаете. Так?

— Допустим.

Тышкевич внезапно помрачнел.

— Для вас мы все на одно лицо, как китайцы!

От хлопка входной двери дрогнули листья латании. Не снимая фуражки, в конец залы прошел высокий капитан. Его спина неуклюже круглилась под ремнем портупеи, складчатая шея выпирала из воротника. Рядом, то пропуская капитана вперед, то лавируя между столиками, следовал молодой человек в зеленом люстриновом пиджаке. С его затылка косицами свисали прямые черные волосы.

«Это же Мишка Якубов! — Костя низко склонился над тарелкой. — Нужно уходить, пока не заметил…»

— Калугин! Мое почтение! — привстав, Тышкевич помахал капитану салфеткой. Потом кивнул в сторону его спутника. — Взгляните-ка. Первый признак плебейского происхождения — это плоский затылок…

Мишкин отец держал в Кунгуре гостиницу второго разряда. Один раз он приходил в университет и на глазах у студентов разговаривал с сыном строго, как с собственным номерным.

— Мне пора, — Костя поднялся. — Не откажите в любезности уплатить!

Он положил на стол длинный билет омского правительства, похожий на аптечную наклейку, и вышел из залы, спиной ощущая на себе пристальный взгляд Мишки Якубова.

У выхода налетел на Леру.

— Разве я опоздала? — она обиженно отстранилась.

— Сейчас объясню, — Костя подхватил ее под руку и повел через улицу, к часовне Стефана Великопермского.

Мимо них проехал казачий патруль. До обеда не переставая лил дождь, и ноги у лошадей были в грязи по самые бабки.

Ворота, флигеля, сараи, хлопающее на ветру белье, цветочные горшки у самых ног в окнах полуподвалов, истаявшие за зиму поленницы, куры с чернильными метками на перьях — Костя через проходные дворы вел Леру к Каме.

— Понимаешь, — говорил он, — там был Якубов. Мишка Якубов… Мы однажды видели его у Желоховцева. Это как раз ют человек, с кем лучше не встречаться. Я и в университет из-за него идти опасался. Как тебе объяснить, не знаю… В общем, Мишка ко мне Желоховцева ревновал. Я был любимый ученик, ну и так далее. Потом он как-то похвастал, что с университетским дипломом легко получит место на одном из столичных аукционов. Как знаток древностей. А Желоховцев каким-то образом про этот разговор узнал. Я тут, ей-же-богу, ни при чем, но Мишка во всем обвинил меня — выслуживаюсь, дескать, наушничаю… Однако это все мелочи. Как я позднее понял, он еще в восемнадцатом году был связан со «Студенческим союзом». А только что я видел его у Миллера с каким-то капитаном…

— Слушай, — Лера остановилась, отняла руку. — По-моему, уже пора сказать, что ты делаешь в городе!

— Хотел спасти твои коллекции.

— А если серьезно?

— Вполне серьезно.

Накануне боев под Глазовом, когда на фронте явственно наметился перелом, Костя пришел к командиру полка, кизеловскому шахтеру Гилеву. Штаб полка размещался прямо в лесу. Гилев сидел на чурбаке за столом из серых неструганых досок. Два дня назад, в случайной перестрелке ему пробило пулей щеку, выкрошило несколько зубов и повредило язык. Поверх бинтов он носил черную косынку, завязанную узлом на макушке. Эта косынка с ее торчащими, словно рожки, хвостиками придавала командиру полка удивительно мирный, домашний вид. Говорить он не мог и писал распоряжения на клочках бумаги.

— Товарищ командир! — Костя с некоторым злорадством подумал, что теперь уж Гилев его не прервет, даст договорить до конца. — Помните, вы обещали отпустить меня в Пермь? Нынче самое время. Когда возьмем Глазов, будет поздно. Белые начнут эвакуацию. А у меня есть шансы помешать им вывезти художественные ценности из университета и музея…