Богдан Сушинский - Саблями крещенные

Кроме того, иезуиты рассчитывали на Сирко как на возможного гетмана Украины, который вполне в состоянии оттеснить от «казачьего престола» рвущегося к нему Богдана Хмельницкого. То есть сеялась обычная рутинная вражда между двумя известными казачьими предводителями.

— То, что отец Антоний иезуит, — нам с вами уже известно, — обратился Даниил Грек к Арвиду. — Неясно другое — почему он решил напасть на шведского посланника?

— Откуда мне знать? — пожал плечами Арвид. — Не я нанимал отца Антония, он меня.

— Вы правы. Но мне показалось, что вы довольно смышленый человек, и не из тех, кто привык слепо выполнять поручения, не пытаясь понять, что к чему, лишь бы платили. Я ошибся?

Арвид смущенно промолчал.

— Тем более что моя плата выше всего, что вы получали до сих пор — жизнь, свобода и конь на выбор. Вместе с трофейным оружием. Вновь поклясться на огне?

Не дожидаясь ответа, Даниил Грек отнял факел от лица Арвида и сунул руку прямо в огонь. Арвид с изумлением смотрел на то, как пламя охватывает пальцы и ладонь лейтенанта Гардена, на лице которого продолжает играть снисходительная улыбка фокусника. Огонь попросту не брал его руку.

— Оказывается, я вез в карете вовсе не шведского посланника? — наконец осенило Арвида. — Убит был кто-то другой, подставной? На самом деле вы не лейтенант Гарден, а тот самый священник, которого кардинал Мазарини послал с письмом в Варшаву.

Теперь уже Гарден рассмеялся и вынул руку из пламени. Никакой гримасы боли на лице его не появилось.

— Вот видишь, как, глядя на огонь, можно сказать все, чего до сих пор говорить тебе не хотелось. Теперь я знаю: отцу Антонию было известно, что на самом деле шведский посланник является посланником кардинала Мазарини. Похвально. У его покровителей неплохой осведомитель. И все же, кто стоит за отцом Антонием? Хотя бы из тех людей, которые крайне заинтересованы в польских делах.

Арвид опустил голову и молчал.

— У меня времени еще меньше, чем у вас, — твердо напомнил ему лейтенант Гарден.

— За ним стоит кардинал иезуитов принц Ян-Казимир Ваза, которого иезуиты готовят для восхождения на польский трон. Вся польская «паутина» находится теперь в руках кардинала Яна. Можете обложить меня факелами и сжечь, все равно больше я ничего не скажу. Поскольку ничего не знаю.

— Я верю вам. Только что вы сказали именно ту правду, которой я добивался и которая, в общем-то, известна мне. Встаньте с колен, еще настоитесь. — Гарден подошел к пленнику и несколькими ударами ножа освободил его руки. — Рыцарь Кобург!

— Я здесь, господин лейтенант.

— Предоставьте этому человеку все, что мной обещано, — коня, трофейное оружие и свободу. Он заслужил этого. Вернее заслужит, если поклянется, что никогда больше не появится в ваших краях.

— Не появлюсь, — взволнованно прохрипел Арвид. — Будь я проклят.

— Жаль, что пути наши расходятся, Арвид-солдат. Я бы взял вас к себе на службу. Плата у меня небогатая, но ведь вы сможете получать ее не только от меня, но и от иезуитов.

— От вас и от иезуитов! — помял занемевшие пальцы Арвид. — Как это?

— Человек вы смышленый, подумайте.

— Ты слышал, что сказал лейтенант?! — неожиданно гаркнул пленник на Отто Кобурга. — Коня и оружие!

Прошло десять дней. Графиня де Ляфер собиралась уезжать в Париж. Уже отданы были последние распоряжения шевалье де Куньяру, уже она навестила купленное для Гяура имение Рандье, в котором молодой князь так до сих пор и не удосужился побывать… Казалось бы, ничего не мешает ей покинуть замок и тронуться в путь. Однако Диана все же отложила свой отъезд еще на один день.

— Вы кого-то ждете, графиня, испепели меня молния святого Стефания, — высказал догадку де Куньяр, отправлявшийся в Париж вместе с графиней.

— Она испепелит вас, если будете досаждать мне своей прозорливостью, — незло пригрозила графиня. Ее всегда немного поташнивало от многословной громогласности не в меру располневшего шевалье, и теперь она уже жалела, что, поддавшись на уговоры, согласилась взять его с собой в столицу. «Возможно, я увижу Париж в последний раз, — самый убийственный аргумент шевалье, перед которым она не решилась устоять. — Разрази меня молния святого Стефания, если этот замок знал более верного хранителя за все годы своего существования».

Это правда. И возразить Куньяру было нечего.

На следующее утро, когда графиня еще только завершала свой туалет, де Куньяр буквально ворвался в ее туалетную комнатку.

— Ваша светлость, у ворот скулит этот пес, граф де Моле. Я пока приказал не опускать мост и вообще не вступать с ним в разговоры…

— Напрасно. В разговор с ним мы как раз вступим, — щедро окропила себя Диана ароматной итальянской водой.

— И вы прикажете впустить его в замок? Да испепели меня молния святого Стефана.

— Поберегите свои молнии и пропустите графа де Моле в зал для приемов. Не будем терять времени на призывы к совести тех, кого призывать к ней уже совершенно бессмысленно.

В приемной Диана заставила графа де Моле прождать ее около часа. Он стоял посреди зала, довольно скромно одетый, с лицом человека, который много дней провел в пути и который не надеется, что хотя бы сейчас ему удастся обрести более или менее надежный приют. Стоял, с минуты на минуту ожидая появления графини, утомленный и униженный, и не имел права сесть, ибо ни шевалье де Куньяр, время от времени грозно восстававший в той двери, через которую граф вошел, ни татарин Кагир, мрачно преграждавший путь в покои повелительницы, не предлагали ему сесть.

Слишком запоздалое «О, так вы, любезный, уже здесь?…», молвленное графиней де Ляфер, когда она наконец предстала перед гостем в своем снежно-белом лебяжьем платье, должно было прозвучать для де Моле королевским извинением.

— Вы просили меня прибыть, графиня.

— Разве? Мы договаривались о встрече с вами? Знаете ли, в последнее время Шварценгрюнден почему-то стал местом паломничества аристократов из Парижа, Фонтенбло и Шалон-сюр-Марна. Впрочем, что это мы с вами заболтались, граф? — Диана уселась в высокое кресло за огромный, сработанный из красного дерева письменный стол, осмотрела лежавшие на нем бумаги и пергаменты, но, в забывчивости своей, сесть гостю так и не предложила.

Артур терпеливо, отчаянно переминался с ноги на ногу, не смея ни просить об этом снисхождении, ни роптать.

— Так что привело вас сюда, граф де Моле? Мой… граф.

— Видите ли…

— Кстати, вы заметили, что я все еще обращаюсь к вам согласно избранному вами титулу, на который вы не имеете никакого права?

— Заметил, ваша светлость, — глухо подтвердил Артур де Моле. Графине показалось, что с того дня, когда они виделись в последний раз, волосы Артура еще больше посеребрились. Выложенные высоким гребнем, они напоминали примятый стальной шлем.