Багдан Сушинский - Путь воина

— Нет конечно же… перед принятием сана, я, как и полагается… Но, видит Бог, ничего общего с исповедью это не имело.

— То, что только что сказано вами, тоже можно считать исповедью, — поспешил заверить его Барберини, ожидая услышать нечто более интересующее его, нежели сие скудное признание грешника кардинала.

— Естественно, причислять к исповеди можно все, что угодно, — согласился Мазарини, поворачиваясь лицом к камину и вновь надолго умолкая.

Граф де Брежи утверждал, что только бездумное созерцание полуугасшего камина позволяет ему заглушить тоску по родине. Так, может быть, и его самого, сицилийца Мазарини, зево камина привлекает именно этим свойством: утолять тоску по родине, подавляя и развеивая убийственную ностальгию.

— То есть вы не согласны с моим предположением?

— К сожалению, я принадлежу к той категории людей, искренне исповедаться которые могут, только стоя с петлей на шее. Да и то вряд ли мне удалось бы преодолеть сомнения. А что касается генералов, то они поведали бы вам, что это не премьер-министр Франции вынужден продлевать войну под их нажимом, а скорее, наоборот — они бросают все новые и новые полки, как вязки хвороста в огонь, под нажимом премьер-министра.

Барберини хотелось выразить свое крайнее удивление, а возможно, и возмущение — пусть даже слегка припудренное дипломатичностью, но в отчаянной поспешности он захлебнулся словами и чувствами.

— Вы? — едва пробился его голос сквозь спазм гортани. — Это вы настаиваете на продолжении войны? Даже вопреки воле своих генералов?! Но ведь и здесь, в Париже, как и в Мадриде, Риме, в самом Ватикане, считают, что вы, кардинал, крайне возмущены этой войной и, прибегая ко всем возможным мерам, пытаетесь погасить ее. Сам папа считает вас величайшим миротворцем Европы.

— Как же я выглядел бы в обличье политика, если бы не сумел убедить хранителя святейшего престола и половину Европы в своем ангельском миролюбии? — хитровато сощурился Мазарини. И нунций вдруг увидел перед собой загорелое, обветренное, загрубевшее от пыли и морщин лицо сицилийского крестьянина, только что неправедно сбывшего какому-то заезжему перекупщику свой залежалый товар. — Но ведь дело в том, что любой из моих генералов теряет свои награды и солдат. В худшем случае проигрывает сражение. А первый министр, если уж проигрывает, то всю войну, всю свою политическую карьеру, а возможно, и половину королевства. К тому же это мне, а не моим бездарным генералам, придется управлять страной, которая, скажем так, не выиграла войну, потеряв при этом на полях сражений десятки тысяч крестьян, виноделов, плотников и прочего мастерового люда.

— Но во время прошлой аудиенции вы настаивали на том, чтобы появилось послание папы…

— Я и сейчас настаиваю на этом, — не меняя ни тона, ни выражения лица, подтвердил Мазарини. — Кстати, где оно?

Дрожащими руками Барберини расстегнул золотые застежки и извлек из папочки портфеля тонкий свиток. Взорвав сургучные печати, Мазарини лихорадочно развернул его.

Опуская первые фразы, в которых папа, как обычно, с занудным угодничеством восхвалял Всевышнего, кардинал пробежал взглядом по той части, в которой хранитель святейшего престола призывал младовозрастного короля Людовика XIV, королеву-регентшу и правительство, вняв молитвам миллионов христиан и воле Господа, как можно скорее начать переговоры с Испанией и ее союзниками об окончании этой войны, охватившей весь христианский мир.

— Признаю, — молвил Мазарини, — это — одна из немногих молитв Непогрешимого, которые будут услышаны не только на небесах, но и в королевских апартаментах Парижа.

— Хотелось бы, чтобы вы обратили внимание на особые условия папы, при которых…

— … Ни в одной из ныне воюющих стран не пострадали интересы католической церкви, — вежливо склонил голову Мазарини, — и ни на монетку не уменьшился «грош святого Петра» [51] «Грош Святого Петра» — так называется взнос, которые делает каждый епископат католической церкви в казну Ватикана. .

— Вы процитировали написанное в послании почти дословно.

— Хотя и не дочитал до этих строчек. Передайте папе, что святому престолу опасаться нечего. Чем разрушительнее войны, ослабляющие наши страны, тем могущественнее и увереннее становится власть Ватикана в этих странах. Так было и так будет. — И, не позволяя кардиналу Камелло Барберини собраться с мыслями для возражений, тотчас же добавил: — Но ведь мы оба знаем, что во всякой булле содержится лишь часть той святости, которую папа собирается донести до поверженных душ стада Христового. А потому говорите, что вам велено было передать на словах.

Нунций столь же поспешно извлек из папки еще один сверток и положил его перед Мазарини.

— Это не для оглашения. После моего ухода у вас появится возможность более внимательно ознакомиться с пожеланиями папы.

— Точнее, с пожеланиями его канцелярии.

— Но благословленными папой.

Мазарини помнил, что Камелло Барберини начинал свою карьеру как непот [52] Слово «непот» происходит от латинского «nepos», то есть внук, племянник. В XVI–XVII столетиях в Ватикане была широко распространена практика «непотизма», то есть раздачи папами высоких должностей своим ближайшим родственникам. Нунций Камелло Барберини (историческая личность) как раз и был одним из непотов-кардиналов. усопшего четыре года назад папы Урбана VIII. Однако и с восхождением на святой престол Иннокентия Х, в миру — Джамбатисто Памфили, кардинал Барберини все еще чувствовал себя уверенно. Уже хотя бы потому, что нынешний папа не забывал, что и своей личной карьерой он тоже обязан покровительству Урбана, а род Барберини слишком влиятелен в церковных и светских кругах Рима, чтобы портить отношения с ним.

— Может быть, это и не к месту, ваша светлость, но во Франции сейчас немало говорят об удачном участии в войне против Испании и прочих ее врагов отряда польских воинов.

— То есть речь идет об украинских казаках, — уточнил кардинал.

— Значит, это не поляки? — вскинул брови нунций.

— Хотя и являются подданными польской короны. Чем, увы, они никогда не гордились. Кто и с чего вдруг заинтересовался ими в Ватикане?

— В Венеции, монсиньор, в Венеции. Но ведь вы же знаете, что нам не безразлична судьба римских земель, под чьим бы управлением они ни пребывали.

Мазарини задумчиво кивал. Конечно же казаками заинтересовались не в Ватикане, а в Венеции, как он не подумал об этом?! В канцелярии святейшего престола хотят как можно скорее погасить Тридцатилетнею войну Священной Римской империи. Слишком уж много церковных земель она разорила, слишком много убытков потерпели государства, а значит, и церковь Христова. Но из этого не следует, что папа способен отказаться от поддержки венецианских дожей и австрийского императора, которые как раз сейчас обостряют войну с Турцией и прочим мусульманским миром.