Багдан Сушинский - Путь воина

Теперь он имеет право обращаться к народу как гетман запорожского казачества. Теперь он может призывать народ к войне с Польшей, имея на то согласие Большого Казачьего Круга, чье решение всегда чтилось в Украине как святой закон для всякого православного.

— Господин полковник! — Задумавшись, Хмельницкий не сразу сообразил, кто его зовет. Осмотревшись, он увидел слева от себя, в небольшой плавневой рощице, двух казаков. Судя по мундирам, это были драгуны реестра. — Не опасайтесь нас, господин полковник! Мы посланы к вам с важной вестью!

Хмельницкий вновь осмотрелся вокруг. Казаков было только двое. Но там, за рощицей, могла оказаться большая засада. Эти двое могли быть всего лишь приманкой.

Развернув коня, он принял вправо, стараясь держаться поближе к гряде, за которой начиналась вечевая равнина, и прикидывая, успеет ли отойти, прежде чем казаки перережут ему путь к лагерю.

— Кто вы такие?!

— Казаки реестра, господин генеральный писарь!

«Кажется, они еще не знают, что я уже избран гетманом, — лихорадочно выяснял свои шансы Хмельницкий. Он совершенно не был готов к схватке. При нем не было даже пистолета. Да и к сабле рука тоже почему-то не тянулась. — Но если они не знают, что я избран гетманом, значит, и подосланы не как к гетману…»

— Кто вас послал?

Один казак остался на месте, другой подался навстречу ему, на ходу выбрасывая на землю пистолет и саблю.

— Я без оружия, господин полковник! Вы готовы выслушать меня?

— Подбери свою саблю. С каких пор я беседую только с безоружными? — горделиво молвил Хмельницкий. Ему неприятно было осознавать, что казаки заметили его растерянность и считают трусом.

Казак послушно спешился, подобрал оружие и, не садясь в седло, приблизился еще на несколько шагов.

— Мы посланы господином Вуйцеховским.

— Кем?! Чье это имя вы сейчас произнесли?

— Он назвался господином Вуйцеховским. Тайным советником короля.

— Ты лжешь, казак! — вспомнил гетман, что Коронный Карлик действительно принадлежит к роду Вуйцеховских. — Откуда ему здесь взяться? Какой он из себя?

— Скажу, как он сам велел сказать: «Маленький такой, весь в черном». — Вернулся казак в седло.

Услышав это, Хмельницкий вновь оглянулся на гряду холмов, за которой остался последний встретившийся ему казачий разъезд. Теперь гетману уже не хотелось, чтобы хоть один казак стал свидетелем его переговоров с реестровиками; чтобы он знал, что встречи с ним добивается сам Коронный Карлик.

— Где он сейчас?

— В двенадцати верстах отсюда, у зимника Есаульского.

— Рискнул настолько приблизиться к Сечи?

— Неподалеку застава реестровиков и польских драгун, которых посылают из Кодака. Кроме того, он является королевским комиссаром, обладающим охранной королевской грамотой.

— Ну, разве что он прибыл с грамотой… — иронично согласился Хмельницкий. «Уже в двенадцати верстах от Сечи! — лихорадочно прикидывал он. — Ох, как же некстати появился здесь этот тайный советник! Но в то же время появиться Вуйцеховский мог только по воле короля или королевы. Что, собственно, почти одно и то же. Почти…»

— Господин Вуйцеховский будет ждать вас сегодня и завтра. Два дня. И предупреждает, что в этой встрече вы заинтересованы значительно больше, чем он.

— Как же вы рассчитывали увидеться со мной?

— Думали выдать себя за реестровиков, перешедших к вам на службу, а уж потом…

— Ясно. В таком случае передайте Вуйцеховскому, что явлюсь к нему завтра утром. И сообщите, что теперь я уже гетман запорожцев, только вчера избран.

Казаки переглянулись и сняли шапки, чтобы, как подобает, склонить головы перед гетманом запорожцев.

— Когда пойдешь большой войной против татар или турок, то кликни, — молвил тот, что выезжал ему навстречу.

— С половиной полка к тебе придем, — добавил его товарищ.

— Считайте, что уже кликнул.

Казаки развернули коней и, стараясь держаться поближе к плавням, где в любое время можно было скрыться, умчались в степь.

«Вот такими вызовами к королю завершаются иногда триумфы запорожских гетманов, — рассмеялся им вслед Хмельницкий. — Появление в казачьих степях Коронного Карлика может означать только одно — что Владислав IV занервничал. Понял, что лишается сильного союзника, возможно, последнего в его королевстве преданного ему полководца».

Возвращаясь на Сечь, гетман уже раздумывал над тем, каким образом и под каким предлогом можно будет оставить казачий лагерь завтра ночью. Поняв, что найти убедительное объяснение своему вояжу вряд ли удастся, он решил сегодня же к вечеру вернуться на остров, на котором совсем недавно основал собственную резиденцию, в которой никому ничего объяснять не нужно будет.

«Занервничал король Владислав, занервничал…» — торжествовал он, еще не осознавая, что настоящая, его личная победа чудится ему не в избрании командующим восставшего казачества, не в признании атаманом бунтовщиков, а в том, что он все же заставил короля вновь обратиться к одному из лучших воинов своего королевства. Одному из своих лучших полковников.

Уже увидев первые проблески зари, медленно разгоравшиеся на оконном стекле, Гяур вновь закрыл глаза и попытался уснуть. Но вместо сна начали появляться видения: он — на палубе корабля, который пробирается по ночному каналу к занятому испанцами Дюнкерку; он — в одной из схваток на улицах какого-то французского города; каюта, в которой, пребывая в испанском плену, он ждал казни и с которой совершил дерзкий побег… И только после всех этих воинских терзаний ему явился берег Дуная, на котором, отплывая в Стамбул, он прощался с отцом и членами Тайного Совета Острова Русов, служившим его племени русичей неким подобием правительства или сейма.

Увлекшись этими картинками прошлого бытия, Одар-Гяур не слышал, как отворилась дверь и как ушедшая на ночь к себе в спальню Власта вновь появилась в его комнате.

— Это самое прекрасное утро в твоей жизни, разве не так? — прошептала она, забираясь к нему под легкое одеяло.

— Самое… — счастливо улыбнулся Гяур, ощущая рядом с собой нежное тепло женского тела.

— Ты никогда в жизни не испытывал такого блаженства, — внушала ему женщина, нежно обхватывая руками плечи и покрывая поцелуями лицо, шею, грудь…

— Такого — никогда…

— Повтори-ка эти слова, мною осчастливленный, только чуточку убедительнее.

— Повторяю со всей возможной убедительностью, — буквально прорычал Гяур, демонстрируя всю мыслимую в подобной ситуации правдоподобность.

С минуту Власта лежала, затаившись, словно дикая кошка перед броском на свою жертву. В эти мгновения она была по-охотничьи смирна и терпелива. Но только в эти.