Роберт Лоу - Белый ворон Одина

Я бросил взгляд в сторону Клеппа Спаки — несчастный трясся от холода, кутаясь в рваный шерстяной плащ, — и в очередной раз пожалел, что взял его с собой. От Обетного Братства даже памятного камня не останется, подумал я, ибо, скорее всего, замечательный резчик рун сгинет вместе с нами посреди заснеженной степи.

Вот и привал. Устроившись возле костра, я прикрыл рукой покрасневшие, слезившиеся глаза. Я чувствовал, что нестерпимое сияние Великой Белой Зимы скоро меня доконает. Уж коли мне приходилось тяжко, то что говорить о несчастном Квасире с его единственным здоровым глазом? Я вновь и вновь проклинал себя за то, что был недостаточно внимателен к побратиму и пропустил признаки грозной болезни.

Из оцепенения меня вывели голоса товарищей. Они оживленно что-то обсуждали и тыкали пальцами на юг, туда, где в месте слияния двух рек — Дона и его притока под названием Донец — стояла Белая Вежа, в прошлом хазарский Саркел. Там в небо поднимались желтоватые струйки дыма, и на их фоне четко выделялась темная фигурка одинокого всадника.

— Что за храбрец разъезжает в одиночку? — проворчал Финнлейт. — Может, подстрелить его, когда приблизится?

— Здесь место открытое, все как на ладони, — возразил я. — Следовательно, он видит нас не хуже, чем мы его. Тем не менее непохоже, чтоб он выглядел напуганным…

— Ну, это легко исправить, — заметил Финн, однако не двинулся с места.

Мы молча наблюдали за приближавшимся всадником. Затем внезапно подал голос Коротышка Элдгрим.

— Здесь холодно, — пожаловался он.

— Я знаю, — мягко ответила Тордис. — Ничего, потерпи. Скоро согреемся.

Коротышка стоял неподвижно, лишь изредка моргал голубыми глазами. Со стороны его можно было принять за бесформенный куль одежды. Я вспомнил, как в первый миг все кинулись снимать с себя плащи и туники и навьючивать их на Коротышку. Всем так хотелось видеть его согревшимся и довольным, словно человек этот являлся нашим общим талисманом. Никогда не забуду, как Тордис сняла с него старую рваную рубаху и ахнула. Затем развернула Коротышку кругом, чтобы показать мне его спину. То, что я увидел, заставило меня отшатнуться. Его спина представляла собой скопище черных ожогов в виде крохотных распятий. Некоторые ожоги успели зарубцеваться, иные все еще кровоточили. Все вместе они складывались в большой крест, перекладины которого располагались вдоль позвоночника и лопаток. Теперь мне стало ясно, каким образом Мартину удалось выудить сведения из дырявой памяти несчастного Коротышки.

— Ну, попадись мне снова этот монах, — сквозь зубы тогда проговорила Тордис.

Сейчас она хлопотала возле Элдгрима, пытаясь навертеть ему на голову свой шерстяной плат. Тот неуклюже отмахивался и сердито ворчал:

— Перестань суетиться, женщина! Мне и без того хорошо.

Он потопал ногами, чтобы согреться, и бросил на меня жалобный взгляд.

— Обжора потерялся где-то по дороге, — сказал он, затем помолчал и растерянно добавил: — Руны.

— Все в порядке, — успокоил я его. — Я нашел Обжору.

Коротышка улыбнулся с довольным видом. Затем снова встрепенулся:

— А где Эйнар и остальные? Хотя нет, подожди… их же нет… Прости, Орм, я…

И снова пауза, во время которой Элдгрим болезненно морщился, очевидно, пытаясь что-то вспомнить.

— Ламбиссон, — проговорил он наконец. — И этот чертов монах… он так мучил меня, говнюк мелкий. Будь он проклят со своими расспросами! Все толковал о серебре и каких-то рунах…

Голос его прервался, из груди вырвалось рыдание. Коротышка плакал, словно маленький ребенок. Тордис привлекла его к себе и заботливо укутала своим плащом.

— Что дальше? — требовательно спросил Гизур. — Мы собираемся вернуться в гробницу? Как насчет нашего серебра?

Сам я знал, что мы никогда туда не вернемся и о сокровищах можно забыть. Но не стал говорить об этом людям. Равно как не стал объяснять, откуда я это знаю. У меня было такое чувство, будто я забыл что-то очень важное… оставил лежать на том заснеженном острове. Впрочем, я догадывался: это тоска по моему утраченному мечу. Он так долго был частью меня — и вот теперь исчез. Я переживал потерю так, как если бы лишился руки или ноги… Но никогда — ни тогда, ни впоследствии — не считал, будто заплатил слишком высокую цену за возвращение побратима. Улыбка Коротышки, ласковый взгляд его голубых глаз того стоили…

— Квасир и Торгунна, — напомнил я Гизуру, и тот горестно покачал головой.

— Вот так всегда, — проворчал он. — Не успеем освободить одного, как потеряем двух других…

Однако Гизур и сам понимал, что все пустое. О чем говорить, если нашему побратиму требуется помощь? Кроме того, он наверняка утешался мыслью о том серебре, что увез с собой князь Владимир. Я нисколько не сомневался, что Обетное Братство считало то своим по праву.

Тем временем всадник приблизился настолько, что Финн узнал его.

— Да это Морут! — воскликнул он.

Теперь уже и мы могли разглядеть маленького хазарского следопыта. Он ехал на своем неуязвимом мохнатом коньке, а в поводу вел еще одного — тоже невысокого, с короткой жесткой гривой. Морут остановился немного поодаль и подождал, пока мы не спеша подойдем к нему.

— Хейя, недомерок! — приветствовал его Финн.

Хазарин сдержанно кивнул, настороженный таким приемом. Поскольку он открыто приехал к нам, я решил дать ему возможность высказаться.

— Юный князь уже в Саркеле, — объявил Морут. — Вернее, не совсем в крепости. Ее защитники не впустили новгородского князя, так что покуда тот разместился в прибрежном поселении. Сейчас они заняты поиском лодок и разгрузкой телег.

— Но крепость откроет ворота для князя? — спросил я.

Морут покачал головой, скривив потрескавшиеся губы.

— Они сделали глупость, послав вперед Абрахама. Хотели, чтобы тот заблаговременно договорился с защитниками крепости. Но у нашего Абрахама свои планы на Саркел. В двух днях пути отсюда находится киевская дружина во главе с Свенельдом и его сыном. Если им ничего не помешает, скоро они будут здесь. А помешать им может лишь одно: если река на подступах к Саркелу снова замерзнет. Тогда им придется покинуть свои лодьи и идти пешком.

Это были важные новости. Оставалось выяснить, насколько они достоверны. Я поинтересовался, откуда Морут получил эти сведения, и хазарин пожал плечами.

— Тин был с ними, — сказал он. — Киевляне плывут по реке в своих больших тяжелых лодках, но лошадей у них всего две. Одну из них они дали Тину и отправили вперед разузнать положение дел в Саркеле. Я повстречал его возле крепостного рва.

Значит, Тин. В душе я проклинал маленького булгарина, ибо понимал: распростившись с нами, тот направился прямиком в Киев и рассказал все, что знал.