Артур Конан Дойл - Сэр Найджел

— Нет, нет, сквайр Лоринг! — сказал он. — Пусть ты и недруг нашему монастырю, но нынче ты поступил, как подобает доброму христианину, и мы готовы признать, что наш слуга, если дух не покинул его тело, обязан этому, помимо нашего небесного патрона святого Бернарда, еще и тебе.

— Клянусь святым Павлом! Я не желаю вам добра, аббат Джон, — сказал молодой сквайр. — Тень вашего аббатства не сулит дому Лорингов ничего хорошего. А за сегодняшний пустяк я не прошу благодарности. Сделал я то, что сделал, не ради тебя или твоего монастыря, а потому лишь, что так мне было угодно.

Аббат побагровел от этих дерзких слов и гневно закусил губу. За него ответил ключарь.

— Было бы пристойнее и учтивее, — сказал он, — если бы ты обращался к святому отцу аббату с тем почтительным смирением, какого требует высокий сан князя церкви.

Юноша обратил смелый взор на монаха, и лицо его потемнело от гнева.

— Если бы не твое одеяние и не твои побелевшие волосы, я бы ответил тебе по-иному, — сказал он. — Ведь ты тот тощий волк, который неумолчно рычит у нашего порога, зарясь на еще оставшиеся нам крохи. Со мной говори и делай что хочешь, но, клянусь святым Павлом, если ваша ненасытная стая посмеет напасть на благородную даму Эрминтруду, я вот этим хлыстом прогоню их с того клочка, который еще остался нам от земель моего отца!

— Берегись, Найджел Лоринг! Берегись! — вскричал аббат, поднимая палец. Или закон Англии тебя не страшит?

— Справедливого закона я страшусь и повинуюсь ему.

— Или ты не почитаешь святой церкви?

— Почитаю все, что есть в ней святого. Но не почитаю тех, кто притесняет бедняков или крадет соседскую землю.

— Дерзновенный! Отлучение от нее карало многих и многих за куда меньшее, чем то, что ты наговорил сейчас. Но нынче нам не подобает судить тебя слишком строго. Ты молод, горяч, и необдуманные слова легко срываются с твоих уст. Как там лесник?

— Раны его тяжки, отче аббат, но он останется жив, — ответил монах, который склонялся над неподвижным телом. — С помощью кровопусканий и снадобий на меду я поставлю его на ноги через месяц.

— Так отнесите его в лазарет. А теперь, как нам поступить с этим необузданным зверем, который все еще косится и фыркает на нас вон там за оградой, точно мыслит о святой церкви столь же непочтительно, как и сквайр Найджел?

— Вот же Эйлуорд, — сказал кто-то из монахов. — Конь принадлежал ему, и, без сомнения, он заберет его назад к себе на ферму.

Но дородный краснолицый крестьянин покачал головой.

— Ну уж нет! — сказал он. — Этот живодер дважды гонялся за мной по выгону и чуть было не вышиб дух из моего парня. Сэмкин знай твердил, что не видать ему счастья, пока он не поскачет на нем. Вот до сих пор он счастья и не видит. Из моих работников никто носа не смел сунуть в его стойло. Черным был тот день, когда я взял его из конюшен Гилфордского замка, где они не могли с ним сладить, и ни один конюх не посмел его оседлать! Ключарь забрал его за пятьдесят шиллингов долга по собственной воле, так пусть и будет по его, а назад я тварь эту ни за какие коврижки не возьму!

— Здесь он тоже не останется, — объявил аббат. — Брат ключарь, раз ты вызвал дьявола, то тебе и изгнать его отсюда.

— С большой охотой! — воскликнул ключарь. — Брат казначей пусть вычтет пятьдесят шиллингов из положенных мне еженедельных сумм, дабы аббатство не понесло ущерба. А пока, вижу, здесь Уот со своим арбалетом и стрелой за поясом. Так пусть же он прикончит проклятого коня, чья шкура вместе с копытами принесут больше пользы, чем это исчадие зла, пока оно живо.

Старый охотник с темным морщинистым лицом, чьей обязанностью было истреблять вредных зверьков в лесах аббатства, выступил вперед с довольным видом. Многие годы он стрелял ласок да лисиц и вот теперь мог показать свое искусство на куда более благородном животном. Заложив стрелу в желоб уже взведенного арбалета, он прижал оружие к плечу и прицелился в гордую гневную голову по ту сторону ограды, непокорно вздергивающуюся и разметывающую гриву. Его палец согнулся, чтобы отпустить тетиву, но тут удар хлыста подбросил арбалет вверх, и стрела пронеслась над яблонями аббатства, никому не причинив вреда, а Уот боязливо попятился, встретив гневный взгляд Найджела Лоринга.

— Береги свои стрелы для хорьков! — воскликнул юноша. — Неужто ты отнимешь жизнь у вольного созданья, виновного лишь в том, что никому еще не удалось сладить с его непокорным духом? И ты убьешь коня, который достоин ходить под седлом самого короля, и все потому, что у мужика, монаха и монастырского работника не хватает ни ума, ни умения справиться с ним?

Ключарь быстро повернулся к сквайру.

— Как ни грубы твои слова, аббатство обязано отблагодарить тебя за нынешний твой поступок, — сказал он. — Коли ты так расхваливаешь сего коня, уж наверное тебе хочется стать его хозяином. Раз я уплачу за него, то, с разрешения святого аббата, могу им распорядиться и дарю его тебе без всяких условий.

Аббат дернул его за рукав.

— Подумай, брат ключарь, — шепнул он, — не падет ли кровь этого человека на наши головы?

— Его гордыня столь же упряма, как у этого коня, святой отец, — ответил ключарь, и его изможденное лицо перекосилось в злорадной усмешке. — Кто-то из них будет сломлен, и мир от него избавится. Но если ты не дозволяешь…

— Нет, брат ключарь, коня этого ты купил и можешь распорядиться им, как пожелаешь.

— Тогда я отдаю его — шкуру и копыта, хвост и норов — Найджелу Лорингу, и пусть он будет так же кроток и покорен с ним, как сам он — с настоятелем аббатства Уэверли!

Ключарь повысил голос под смешки монахов, но тот, к кому была обращена эта речь, вряд ли его услышал. При первых же словах, показавших ему, какой оборот принимает дело, он быстро побежал к своей лошадке, снял с нее крепкую уздечку с мундштуком и, оставив ее мирно щипать траву у дороги, торопливо вернулся.

— Я принимаю твой подарок, монах, — сказал он, — хотя и знаю, почему ты решил мне его сделать. Все же я тебя благодарю, потому что были у меня два заветных желания, только мой тощий кошелек не сулил надежды, что они когда-нибудь сбудутся. И одно из них — владеть благородным конем, таким конем, на какого не зазорно сесть сыну моего отца. И этого коня я выбрал бы из всех остальных, потому что покорить его — славное и почетное дело. А как он зовется?

— Зовется он Бурелет, — ответил вольный хлебопашец. — Только, благородный сэр, да будет тебе ведомо, объездить его никому не дано. Многие пробовали, и счастлив тот, кто отделался одним сломанным ребром.

— Благодарю тебя за предостережение, — сказал Найджел. — Теперь я вижу, что это и вправду конь, за каким я отправился бы в дальний путь. Я твой человек, Бурелет, а ты — моя лошадь, и сегодня к вечеру ты это признаешь, или больше мне лошадь никогда не потребуется. Мой дух против твоего, да подкрепит Господь его, чтобы труднее было взять над тобой верх и принесло бы это больше чести!