Артур Конан Дойл - Сэр Найджел

— Я отвечу, государь, насколько это в моих силах. Справа у них речка и болото вдоль нее, а слева дремучий лес. Значит, напасть мы можем только на их центр. Перед их позицией — густая изгородь, а за ней я различил зеленые куртки их лучников. Их столько, сколько камышей на берегу. Лишь в одном месте изгородь разделена дорогой, но рядом по ней могут ехать только четверо всадников. Значит, для того чтобы оттеснить их, мы должны преодолеть живую изгородь, а я твердо знаю, что лошади не пойдут напролом, когда на них с той ее стороны обрушатся тучи стрел. Посему мой совет: биться пешими, как англичане при Креси, ибо наши кони могут оказаться нам помехой.

То же подумал и я, государь, — добавил многоопытный маршал Арнольд д'Андреган. — При Креси храбрейшие поворачивали спину врагу, ибо как сладить с конем, обезумевшим от боли и страха? Если мы будем наступать, спешившись, то сами будем властвовать над собой, и весь позор будет нашим.

— Совет мудрый, — заметил герцог Афинский, повернув к королю умное морщинистое лицо, — но я хотел бы добавить к нему еще одно. Сила их заключается в лучниках, и если нам удастся привести их в замешательство, пусть на самый краткий срок, мы прорвемся сквозь изгородь. Иначе они примутся стрелять так быстро, что уложат многих из нас прежде, чем мы достигнем ее. Нам ли не знать, что с близкого расстояния их стрелы пробивают любую броню.

— Твои слова, благородный герцог, и уместны и мудры, — сказал король. — Но, прошу, объясни, как ты думаешь привести их в замешательство?

— Я выбрал бы триста всадников, государь, самых лучших и быстрых в нашем войске, и послал бы их по узкой дороге, чтобы, миновав изгородь, они повернули на лучников справа и слева от нее. Возможно, потери среди них будут велики, но что такое триста для столь большого войска, если они откроют путь остальным?

— Я хотел бы сказать свое слово, государь! — воскликнул немец, граф Нассауский. — Я и мои товарищи при были предложить тебе нашу помощь, но мы требуем права сражаться на свой манер и сочтем бесчестием спешиться из-за страха перед английскими стрелками. Посему, с твоего соизволения, мы поскачем первыми, как советует герцог Афинский, и откроем путь для вас всех.

— Такого допустить нельзя! — сердито вскричал сеньор Клермон. — Как так? Французы не сумеют очистить путь для войска короля Франции! Послушать тебя, благородный граф, так ваше мужество выше нашего! Но клянусь Богоматерью Рокамадурской, еще до вечера ты убедишься, что это не так! Триста всадников поведу я, ибо это мое право, как маршала Франции, а дело обещает быть славным.

— По тем же причинам я требую этого права себе, — сказал Арнольд д'Андреган.

Граф ударил по столу кулаком в железной рукавице.

— Поступайте, как вам угодно! — крикнул он. — Но запомните одно: я и мои немецкие конники не спешимся, пока наши лошади не падут под нами, ибо в наших землях пешими сражаются только мужики.

Маршал Клермон гневно наклонился через стол, но тут вмешался король Иоанн.

— Довольно, довольно! — воскликнул он. — Вам надлежит давать мне советы, а мне — решать, что и как вы будете делать. Клермон и ты, Арнольд, отберете триста самых отважных всадников и постараетесь разметать лучников. А ты со своими немцами, граф Нассауский, будешь биться верхом, раз таково твое желание. Вы последуете за маршалами и окажете им необходимую поддержку. Остальное войско будет наступать пешим порядком, разделившись, как уже было решено, на три отряда: твой, Шарль (он ласково погладил по руке герцога Нормандского), твой, Филипп (он взглянул на герцога Орлеанского), и мой — наши главные силы. Тебе, Жоффруа де Шарньи, на этот день я вручаю орифламму… Но кто этот рыцарь и что ему угодно?

В шатер вбежал рыжебородый молодой человек с красным грифоном на сюрко. Раскрасневшееся лицо и запыленная одежда показывали, как он торопился.

— Государь, — сказал он, — я Робер де Дюра из свиты кардинала Перигорского. Вчера я доложил тебе обо всем, что мне удалось увидеть в английском лагере. Нынче утром меня опять туда допустили, и я увидел, что их повозки отъезжают в тыл. Государь, они бегут в Бордо!

— Так я и знал, клянусь Богом! — в ярости крикнул герцог Орлеанский. — Пока мы тут болтаем попусту, они проскользнули у нас между пальцами. Или я вас не предупреждал?

— Замолчи, Филипп, — сердито приказал король. — Но ты, юноша, видел это своими глазами?

— Да, государь, и прискакал прямо из их лагеря. Король Иоанн смерил его мрачным взглядом.

— Не понимаю, как честь позволила тебе раздобыть такие сведения подобным образом! — сказал он. — Однако не воспользоваться ими мы не можем. Не страшись, Филипп, до вечера, думается мне, ты досыта насмотришься на англичан. Обрушимся на них у брода, это даст нам большое преимущество. А теперь, благородные господа, прошу вас поспешить на свои места и исполнить все, что мы решили. Выступай с орифламмой, Жоффруа, а ты построй отряды, Арнольд. Да будут нам в сей день покровом Бог и святой Денис!

Принц Уэльский стоял на том пригорке, откуда Найджел накануне оглядывал долину. Вместе с Чандосом и капталем де Бушем он внимательно следил за французским войском вдалеке, а за спиной у него вереница повозок спускалась к броду через Мюиссон.

Позади принца негромко переговаривались между собой четверо рыцарей на конях и в полном вооружении, но с открытыми забралами. Любому воину было бы достаточно одного взгляда на их щиты, чтобы тут же назвать каждого по имени, ибо все четверо успели снискать славу во многих битвах. Пока они ожидали распоряжений, ведь каждый командовал той или иной частью войска. Худощавый молодой человек слева со смуглым сосредоточенным лицом был Уильям Монтекью, граф Солсбери, в свои двадцать восемь лет уже ветеран Креси. Об уважении, каким он пользовался, свидетельствовало хотя бы то, что принц поручил ему командовать арьергардом — в отступающей армии пост очень почетный. Беседовал он с седым, довольно пожилым человеком, чьи суровые черты напоминали львиные, а молочно-голубые глаза, обращенные на врагов, сверкали яростью. Так выглядел знаменитый Роберт Уффорд, граф Суффолк, который участвовал во всех кампаниях на континенте, начиная с Кадсенда. Рядом с ним высокий рыцарь, на чьем сюрко блестела серебряная звезда, Джон де Вир, граф Оксфордский, молча слушал Томаса Бошана, дюжего, добродушного, румяного вельможу и испытанного воина, который, наклонясь к нему, похлопывал железной рукавицей по его наколеннику. Они были старыми товарищами по оружию, ровесниками во цвете лет, равные и славой и опытом. Вот кто ждал распоряжений принца, сидя на конях позади него.

— Жаль, что ты не схватил его, — гневно сказал принц, продолжая разговор с Чандосом. — Хотя, пожалуй, разумнее было поступить по-твоему и внушить им мысль, будто мы отступаем.