Роберт Лоу - Волчье море

Пошел достаточно откровенный разговор. Скарпхеддин хотел, чтобы мы примкнули к нему, не только потому, что он слышал о наших умениях, но и потому, что узнал о кладе. Я сказал, что мы приняли Христа и идем в Йорсалир, а с нами священник Христа. Он кивнул и нахмурился. Теперь алчность сочилась из него потом.

— Я сам храню верность асам, — поведал он с улыбкой, — и все же окажу помощь своим сородичам. Если ты вложишь свою руку в мою, естественно, я буду просто обязан помочь.

Я поблагодарил его, но сказал, что не хочу новых клятв, мне достаточно клятвы побратимов. Он снова нахмурился. Я не стал говорить о клятве Одина, пусть думает, что нас связала клятва Белому Христу. Я добавил, что рад воспользоваться его радушием и, когда наша цель будет достигнута, не премину вернуться. Если же он готов предложить справедливую цену на наши мечи, как поступил с ним самим василевс Миклагарда, это совсем другое дело и тут есть что обсуждать.

Он оживился: ему явно понравилось сравнение с василевсом, и потому он не стал торговаться, к моему облегчению. Это означало, что моих людей станут кормить и поить, покуда мы разузнаем необходимое — где Старкад и наши оставшиеся на Кипре товарищи, — и нам не придется поступать на службу к этому обреченному ярлу.

Скарпхеддин сказал, что мои люди могут разместиться в палатках его дружины и прочих северян. Я заметил подвох и ловко его обогнул, сказал, что мои люди предпочтут остаться на своем корабле, который так долго был их домом; еще не хватало, чтобы нас разделили поодиночке. Эйнар мог бы гордиться мной.

После этого мы пили пиво из рогов у двух больших огненных ям и пировали, а скальд превозносил отвагу и предвидение Скарпхеддина, его доблесть и силу, и эти хвалы встречали ревом одобрения мужчины с блестящими от жира лицами и кусками жареного мяса в руках. Краснолицые, громогласные, они провозгласили Скарпхеддина величайшим кольцедарителем среди ступавших на землю, а румяные женщины не уставали наполнять рога заново.

Мне достался Торвальд, один из дружинников Скарпхеддина, темноволосый и суровый, он пил из общего рога молча, а я весь вечер высматривал девушку по имени Свала, так что мы почти не говорили между собой.

На следующий день, мутноглазый и с больной головой, я спустился к реке вместе с Радославом и, дрожа от утренней свежести, стал смывать пиво и жир. Когда я выпрямился, стряхивая с себя воду, как пес, она стояла на берегу, подбоченясь, с кривой усмешкой на губах. Я понял, что на мне нет ничего, кроме исподнего.

— Задница Одина! — взревел Радослав, выныривая и отфыркиваясь, точно тюлень. — Так-то всяко лучше… Ой, я тебя не заметил.

Ухмыляясь, он нагишом выбрался из реки и встал, чтобы обсохла кожа, а Свала только приподняла бровь и больше ничем не выдала своих чувств. Она была немногим старше меня — на год, от силы на два.

— Ты меньше, чем выглядишь, — язвительно бросила она Радославу. — Может, тебе стоит сделать татуировку пониже?

Радослав усмехнулся.

— Это от холода, девочка. У меня все вырастет, как деревце из-под снега, от тепла любящей руки.

Она фыркнула.

— Твоей собственной наверняка.

Она мне нравилась — и улыбалась.

— Я пришла сказать, что ваш священник, брат Иоанн, и человек с лицом как у только что выхолощенного коня ищут вас. Просили передать, что Козленок в надежных руках. Это тот мальчик, которого отнесли к греческим хирургеонам?

Я кивнул, натягивая штаны; интересно, осмелилась бы она сказать то же самое Финну в лицо? В конце концов, когда она грустно улыбнулась, сочувствуя Козленку, я решил, что с нее станется.

— Он сильно ранен? — спросила девушка.

Я рассказал, что произошло на Кипре — опустив упоминание о том, что привело нас туда, — и ее глаза расширились. Мне подумалось, что ее взгляд сделался нежнее, но, наверное, я поторопился с выводами.

— Спасибо, что известила, — сказал я вежливо. — Ты не знаешь, где Ольвар? Я хотел бы пойти в город, нам понадобится провожатый.

Она наморщила нос.

— Вам не нужен Ольвар. Я сама вас провожу.

— А твоя мать против не будет? — спросил Радослав. — С двумя красавцами, охочими до любви, — это же безрассудство.

Свала оглядела его с головы до ног и озорно усмехнулась.

— Мать моя, увы, умерла, но доживи она до того, чтоб увидеть двух мужиков, которых ты описал, она бы меня одобрила. Вот только я пока вижу разве что мужчину с клином между бровей и юнца.

Я ощутил обиду, а Радослав запрокинул голову и громко расхохотался; потом и я сам присоединился к нему, и мы втроем пошли искать брата Иоанна и Финна, чтобы отправиться в город.

Это, пусть даже мы всегда склонны приукрашивать прошлое, был последний по-настоящему беспечальный промежуток моей жизни.

Козленок лежал под чистой накидкой на тюфяке в тенистом помещении, двери которой были увиты виноградной лозой. Его поместили в самом конце широкого коридора; здесь было так тихо, что мы поневоле понижали голос, а шорох голубиных крыльев звучал как раскат грома.

Как поведал один из греков в красных рубахах, прежде тут арабские лекари — он назвал их saydalani — смешивали свои эликсиры, и потому в здании до сих пор едко пахло пряностями. Некоторые мы узнали, другие, вроде мускуса, тамаринда, гвоздики и резкого аконита, — это подсказал брат Иоанн — были для большинства из нас в новинку.

Теперь здесь войсковые хирургеоны лечили раненых; один из этих кровопускателей пристально оглядел нас, прежде чем скрепя сердце позволил навестить Козленка — с условием, что мы не станем трогать его рану или что-нибудь еще.

Брат Иоанн спросил, как лечат нашего мальчика, и хирургеон, седовласый человек с морщинистой кожей, ответил, что поставил трубку, чтобы в ране не скапливалась лишняя жидкость, а так мальчик исцелится сам, если дать ему время и не тревожить.

— Что за чушь! — возмущенно воскликнул священник. — Вы его убиваете, а не лечите!

Хирургеон окинул монаха суровым взглядом, явно отметив драные штаны с рубахой и растрепанные волосы и бороду.

— Я читал «Tegni» Галена и афоризмы Гиппократа, — сказал он. — И изучал «Liber Febris» Исаака Иудея. А ты?

Брат Иоанн моргнул и нахмурился.

— Я вытаскивал из него стрелу.

Хирургеон кивнул, потом улыбнулся.

— Вырезать мало, надо еще вылечить. Языческие молитвы и песнопения не годятся для исцеления. В следующий раз отчисти нож или накали на огне. Если хотите, чтобы ваш мальчишка выжил, позвольте мне о нем позаботиться по-моему.

Брат Иоанн стушевался, бормоча что-то себе под нос, и мы вошли в тенистое помещение, где сидели и болтали солдаты, очевидно шедшие на поправку. Они посмотрели на нас, замахали Свале, а та просто усмехнулась в ответ.

Козленок спал, его дыхание уже не сопровождалось хрипом, и пусть прикрытые веки казались двумя большими синяками, он выглядел куда здоровее прежнего.