Роберт Лоу - Волчье море

— А, копье? Такуб его увез.

— Где сейчас остальные, как думаешь? — спросил я, сурово поглядев на брата Иоанна.

Ботольв пожал плечами.

— Мы их потеряли, — проворчал Финн.

— Это вряд ли, — весело возразил Ботольв, перестав рассматривать порез. — Они ушли с Грязными Штанами. Слыхал, так его называют.

— Волосатая задница Одина! Кто такой Грязные Штаны? — гаркнул Финн, и вокруг тут же зашевелились сонные тела и послышалось ворчание: мол, дайте людям поспать.

— Полегче, Финн, — сказал я, кладя руку ему на плечо. — Давайте ложиться, а утром прикинем, сможем ли мы найти кого-то, кто знает об этом парне.

Финн с ворчанием улегся. Ботольв снова пожал плечами, потом схватил мою руку.

— Ты молодец, Орм, — сказал он. — Вальгард был уверен, что наша судьба — умереть как собаки, он не верил, что тебе хватит мужества. Вот бы глянуть на его морду, когда с него собьют цепи!

Он тоже лег и почти сразу захрапел. Я позавидовал ему; в голове по-прежнему грохотали вопросы без ответов. Значит, пленные побратимы, похищенный рунный меч — и страшно даже вообразить, что ждет впереди, ибо всем ведомо, что норны ткут тройные узоры.

Утром, поплескав воды на лица, мы обошли весь стан Скарпхеддина, расспрашивая о Грязных Штанах. На нас глядели как на слабоумных, даже пытались прогнать, но всякий раз Ботольву было достаточно нахмуриться. Никто ничего не знал.

Стан представлял собой оживленное место, тут ткали вадмаль, и люди вели себя так, будто они до сих пор в селении среди холмов, округлых, как женские груди, поросших весенней рыжеватой травой и обсиженных чайками и воронами.

Они расставляли шесты, растягивали ткань, раздували меха и ковали, готовили сытную еду по северному обычаю и пыталась не обращать внимания на здешнюю жару, на небо, едва голубевшее, мнившееся почти белым, на гряду покатых холмов и пронзительные, как крики свиньи на резанье, скрипы нориев на реке Оронт; нориями звались огромные водяные колеса, которые поднимали воду до старого арочного римского акведука, что поставлял влагу в поля вокруг Антиохии.

В этой суете крутились купцы, бородатые хазары-иудеи, чьих собратьев я видел в Бирке и против которых сражался под Саркелом, толстые арабы, вертлявые греки и даже несколько славов и русов, учуявших прибыль.

Скарпхеддин выплатил нам немного серебра вперед, а потому мы решили починить наше снаряжение, и я послал Финна обратно на «Сохатый» с наказом шестерым оставаться два дня в дозоре, а остальным собраться в становище.

Мне не терпелось удрать отсюда, пуститься в погоню, но следов мы покуда не нашли, — ни Старкада, ни этого таинственного Грязные Штаны.

Радослав, брат Иоанн, и я с ними сторговали добрый вадмаль для палаток, а мне удалось еще разжиться новыми русскими штанами в полоску и плащом с красивой застежкой.

Брат Иоанн воспользовался случаем осмотреть мои колени, выпрямился, почесал в затылке, а затем поглядел на мои ладони. Что он там нашел?

— Что? — спросил я, веселее, чем было у меня на душе. — Долго еще проживу?

Монах нахмурился и покачал головой.

— Дольше любого из нас, — ответил он и взял за руку Радослава. — Смотри сам.

Ладонь Радослава была в мозолях и шрамах — белесых старых, красных новых и нескольких желтоватых от гноя.

— Ну? — не понял я. — У всех хватает. От веревок, от мечей…

— Твои все старые, — выдохнул брат Иоанн. — Давно зажившие. И на коленках, которые ты ободрал на Патмосе, шрам едва заметен. — Он снова покачал головой. — Мир устроен несправедливо, это верно. Vitam regit fortuna non sapientia — случай, а не мудрость управляет человеческой жизнью. Вот он ты, молодой и здоровый, и все тебе нипочем. И вон Ивар Гот, что пожелтел и высох, хотя подумаешь — стрела щеку пробила.

По спине побежали мурашки; я знал, что отводило от меня все беды и хвори, — будет ли так и впредь, раз Рунный Змей более не в моей руке? Тут подошла Свала, и все мои мысли обратились к ней, потому что она словно светилась.

Отвернувшись от Радослава и его широкой улыбки и подмигиваний, она посмотрела на меня и сказала:

— Весь город гудит от разговоров о том, как амфитеатр затопило вчера вечером, хотя никто не видел, как это случилось.

— Правда? — удивился я. — Подумать только, что мы пропустили!

— Римские солдаты ходят повсюду, расспрашивают людей, механики заделывают дыру в старой подземной цистерне. — Девушка заломила бровь. — И поговаривают о каком-то великане с топором.

В этот миг к нам подошел Ботольв, помахивая новым гребнем и волоча за собой двоих или троих хихикавших девушек, явно решивших во что бы то ни стало расчесать его рыжую гриву. Заметив Свалу, они вдруг вспомнили, что у них есть другие дела, и даже будто испугались, что странно. Свала злорадно усмехнулась.

— Вот и великан, — проговорила она, косясь на меня. — Правда, без топора.

— Он сломался, — признался Ботольв. — Но если Орм даст мне серебра, я куплю себе другой, по разумной цене.

Я достал деньги из своего похудевшего кошеля — на глазах у Свалы было не отвертеться. Радослав, посмеиваясь, куда-то ушел, я вдруг остался наедине со Свалой — и только разевал рот, как свежепойманная треска.

— Ты не такой велеречивый, как болтают, — сказала Свала, а потом с улыбкой взяла меня за руку. — Но это не страшно, в тебе и без того слишком много достоинств для юноши.

— Ага, — прохрипел я. А ее лицо посуровело.

— И эти твои сны…

Мое тело словно растеклось лужей, в утробе и на сердце потяжелело. Откуда она знает о моих снах?

Свала ничего больше не сказала, и до становища мы дошли в молчании, думая каждый о своем. Я увидел Ботольва, который снова разделся до пояса и хвастался мастерством и силой, крутя в одной руке данский топор, а в другой длинный и широкий сакс. Ему громко хлопали, а купец, кому принадлежал сакс, вынужденно признал, что Ботольв по праву заслужил скидку на оружие.

Безмерно счастливый, Ботольв пришел ко мне с этими покупками, и я должным образом их одобрил. За спиной великана прятались все те же хихикающие девчонки, похоже, от него не отлипавшие. Свала фыркнула.

— Тира вечно к мужикам жмется, так что я не удивлена, но вот Катле с Гердис так себя вести не пристало, — сказала она. — Их матери рассердятся, не говоря уже об отцах. Катла вообще должна поберечься, ей стоит лишь поглядеть на мужской член, как у нее живот раздувается. Уже двоих принесла, а муж хоть и бестолковый, да догадался, что второй не от него.

Виной всему было слово «член». С ее уст оно бы и христианского святого заставило стремглав выскочить из его кельи. Во рту у меня пересохло, я молча таращился на нее, и она ощутила мой взгляд — обернулась, увидела мое лицо… и посмотрела вниз, туда, где топорщились мои новые полосатые штаны.