Симона Вилар - Лазарит

Это, однако, было бы слишком опасно. Поэтому Мартину пришлось вызваться вне очереди в ночной караул. После полуночи он бесшумно отворил боковую калитку, ведущую в переулок, и в нее тотчас выскользнул Сабир, унося на плечах закутанное в холстину тело несчастного еврея. Ему предстояло избавиться от него в укромном месте, а затем отправиться во все тот же духан. И Мартину будет спокойнее, если его чрезмерно прыткий приятель пока будет держаться в стороне от резиденции Лузиньянов. А ведь как он поначалу радовался появлению Сабира!

И тем не менее в ту ночь Мартин размышлял не столько о Сабире и злосчастной судьбе старика Иегуды, сколько о предстоящей встрече с Джоанной. Сменившись под утро, он немного вздремнул, привел себя в порядок и, закутавшись в долгополый плащ, направился к величественному собору Святого Андре.

Мартин не предполагал, что будет так волноваться. Сердце оглушительно стучало, он то спешил, то, наоборот, замедлял шаг, гадая, как произойдет их встреча. И все же что-то подсказывало ему, что женщина, которая так любила, не предаст. Впрочем, все зависит от того, что сказал ей Шампер. Однако то, что творилось с ним сейчас, эта смутная радость, тревога и трепет, напоминали чувства юнца, впервые отправляющегося на свидание. Чем это объяснить?

Колокольня храма вонзалась в едва начавшее светлеть небо подобно стреле. Расположенный на высоком холме, собор был выстроен в новом стиле, который называли французским или готским. [146] Позднее этот архитектурный стиль получил название готического. Мартину доводилось видеть подобные церкви близ Парижа — в Сен-Дени, они оставляли неизгладимое впечатление. К несчастью, внутреннее убранство собора сильно пострадало, так как мусульмане уничтожили великолепные скульптурные изображения святых и ангелов. Уцелели лишь лилии на капителях стройных колонн, помещенные туда в память о короле Людовика, отце Филиппа Французского. Тот в недалеком прошлом посетил Сен-Жан-д'Акр и впоследствии прислал сюда лучших мастеров — они-то и украсили собор Святого Андре стрельчатыми сводами и рядами изящных окон.

У входа в храм топтались несколько охранников с копьями. На их накидках виднелись гербы Плантагенетов, и это означало, что королева уже здесь. У Мартина потребовали представиться, но герб Лузиньянов на его котте и названное им имя вполне удовлетворили воинов, и они расступились. У входа Мартин задержался у чаши с освященной водой, коснулся ее поверхности и, опустившись на колено, осенил себя знаком креста. И тут же отступил в тень под хорами: стоявший неподалеку прихожанин обернулся, и он узнал в нем капитана Дрого. Саксу ни к чему видеть Мартина, но само его присутствие подтверждало — Джоанна здесь.

День едва занимался, и под сводами храма еще было сумеречно. Ни одно из высоких окон не было застеклено, и свободно влетавшие сюда голуби рядами сидели на карнизах под сводами. Внутреннее пространство собора — широкий центральный неф и боковые приделы, скрытые за рядами колонн, — было совершенно пустынно. Мартин, словно тень, перемещался вдоль правого бокового придела, постепенно приближаясь к алтарю, перед которым застыли две коленопреклоненные женские фигуры. На алтаре горели свечи, с хоров доносилось мелодичное пение, возносился дымок ладана.

Королева Беренгария молилась страстно, то воздевая руки к небесам, то простираясь крестом на каменных плитах пола. Джоанна же казалась застывшим изваянием. Ее голова была смиренно опущена, глаза устремлены на четки, янтарные бусины которых она машинально перебирала.

Мартин осторожно выглянул из-за колонны — и уже не смог отвести взгляд.

У него перехватило дыхание, он почувствовал, как туго забилась жилка на виске. Сила удара, неожиданно нанесенного ему красотой этой молодой женщины, была поистине непреодолимой.

Она показалась ему невероятно прекрасной, но это была не та холодная и далекая красота, которой можно только восхищаться. Джоанна была родной — он это чувствовал всем своим существом. Изящная головка под легкой дымчатой вуалью, поблескивающий обруч поверх нее, молитвенно сложенные руки. Ее профиль казался светящимся в сумраке храма: угадывались длинные ресницы, тонкая линия носа, слегка припухшие губы… О, он помнил, как целовал эти губы, какие они сладкие и доверчивые!..

Он оперся плечом о колонну, продолжая жадно смотреть на Джоанну. Только сейчас он понял, как все это время тосковал по ней. Сердце уже не помещалось в грудной клетке и сладко ныло, губы пересохли, но с них не сходила улыбка, которой он даже не замечал. Потому что даже просто смотреть на нее было огромной радостью.

Но эта радость была отравлена тревогой. И когда Джоанна, словно почувствовав взгляд, устремленный на нее из тени, слегка повернула голову, Мартин поспешил укрыться за колонной. И больше не решался взглянуть на нее, опасаясь, что красота этой молодой женщины лишит его смелости и он не решится даже приблизиться к ней.

Однако это было необходимо. Ради того, чтобы исполнить то, что поручил ему Ашер бен Соломон, и ради его дочери Руфи. Но странное дело: в эту минуту он не мог вызвать в памяти лицо своей прекрасной еврейки — настолько он был переполнен Джоанной.

Бормотание епископа и легкие шаги служек, звон колокольчика, снова запах ладана… Так он простоял всю службу, пока до него не донеслись последние слова: «Идите с миром, месса совершилась!»

Пора! Однако он не мог появиться из-за колонн в присутствии королевы. А если обе женщины сейчас покинут собор? Может, все-таки решиться? Но как поведет себя Джоанна, увидев его?

К счастью, королева направилась к выходу, а Джоанна осталась посреди опустевшего храма. Под сводами воцарилась тишина. Мартин снова выглянул: она стояла невдалеке от часовен, расположенных в поперечном нефе. Затем направилась к одной из них и опустилась на колени.

Спустя некоторое время к своей госпоже приблизился капитан Дрого, но не посмел нарушить ее молитвенного сосредоточения и удалился. Наконец Мартин справился с собой и, беззвучно ступая, шагнул к молодой женщине. До него донеслись слова:

— Deus meus, in Te confide… [147] Боже мой, на Тебя уповаю (лат.).

Он собрался с духом.

— Здравствуй, Джоанна!

Она оглянулась в полумраке, и ее спокойное лицо вдруг стало меняться, как меняется гладь озера под порывом ветра — сперва легкая рябь недоумения, затем всплеск узнавания, спокойствие сменяется волнением, сквозь которое проступает страх.

— Нет!

Мартин на миг опешил, когда она вскочила и стремительно бросилась прочь. Он догнал Джоанну, когда она уже неслась по главному нефу к выходу, схватил и успел зажать рот женщины, не дав вырваться крику. О, как же она сопротивлялась!