Александр Крашенинников - Слуга злодея

Черепановы получили две тысячи рублей награды сверх жалованья, построили дом в манере раннего классицизма с ажурным балконом, но с голубыми наличниками по деревенской моде и принялись за вторую самоходную телегу.

Старший, Ефим, к той поре утомился жизнью, ослабел зрением и начал понемногу отходить от дел. Главным стал Мирон, человек малого роста, рыжий, конопатый — истинно летнее солнышко в суровых уральских краях.

Мирон родился под доменной печью и долго не брал материнскую грудь, находясь в рассуждении, что в ней мало железного вкуса. К двенадцати годам он стал так знатен в искусстве механики, что давал уроки однолеткам, как сделать, чтобы настенные часы ко сну отставали, а утром, к пробуждению, вообще останавливались.

Женившись, Мирон народил четырех детей — трех девок и одного парня, — но жил больше не с женою Евдокией, а с паровыми телегами. К тридцати годам он уже побывал в Санкт-Петербурге, в Швеции и Англии и нашел, что санкт-петербургским механикам до уральских, как кобыле до паровой телеги Черепановых. При упоминании о шведских Мирон только закрывал рукою рот, дабы не расхохотаться. Признавал он единственно Стефенсона, — поелику стефенсонова пароходка перевозила целых сто восемьдесят пудов людей, всего на двадцать меньше, нежели его паровая телега. Но он хотел превзойти самого себя, а посему спал в обнимку с отковкой для рычага управления и умывался водой из парового котла.

Его жизнь и его смерть сидели рядом на его новой паровой телеге.

Добрым ясным утром 20 января 1774 года два мещанина Иван Безумнов и Аммос Безухов вышли подышать угольным перегаром Выйского завода. На Безумнове были толстенный тулуп, валенки и баранья шапка с ушами до плеч. На голове Безухова сидели три войлочных колпака для доменных работ, он был укутан в ватное одеяло и походил на копну с вороною наверху. День случился выходной, а в такие дни за малостью домашних работ они просиживали время до той поры, пока задницы у них не примерзали к лавкам.

Они сели у дома Ивана Безумнова, оглядывая родные места. Заводов и рудников в Нижнем Тагиле было больше, чем в иной губернии оврагов. Сбоку за домами шумел железоделательный завод, а внизу под ними молотила одну и ту же работу паровая телега Черепановых, с жалобами и стонами таская из Выйского рудника медную руду.

Иван Безумнов и Аммос Безухов каждый день приходили наблюдать драматическую борьбу пароходки с несколькими сотнями саженей чугунной дороги. Финал им никогда не был известен. Иногда пароходка застревала посередине, иногда сходила с чугунных реек в конце пути, иногда кончался пар.

— Жрать мало дали, — говорил Иван Безумнов.

— Кому? — спрашивал недогадливый Аммос.

— Человеку в бочке сидящему. — Иван Безумнов хохотал мелко и противно, как бес. — Рычаги крутить устал!

Но сегодня пароходка бегала исправно. Без шуток, работала, как табун лошадей.

— Лет через двадцать мы поедем на такой телеге в страну Турцию, — сказал Аммос Безухов.

— Через башкирские и татарские степи?

— Ну да.

— А в Санкт-Петербург не поедем?

— Не поедем.

— Это почему?

— До Санкт-Петербурга на паровой телеге не доехать. Ее по дороге на части разнесут, дабы разобраться, как устроена. А собрать не смогут.

Аммос Безухов поднял к глазам руку в меховой рукавице, загораживаясь от низкого северного солнца.

— А кто это, Иван, бегает рядом с телегой туда и обратно?

— Это Мирон Черепанов. Он хочет понять, как работает сие изобретение.

— Да ведь он же эту телегу и построил!

— Он ее построил, а как она работает, понять не может. Он следит за телегой день и ночь. Видать, надеется, что она ему скажет.

— Экие ты сказки говоришь, Иван. Вот ежели я сделал топорище, я знаю, куда его всунуть и как оно работает.

— Всунуть ты его сможешь, а как оно работает, не знаешь. Ежели знаешь, объясни.

Аммос Безухов задумался.

— Я его поднимаю… — сказал он наконец. — А на нем топор. Топор тяжелый. Топор бьет по чурке, и она раскалывается.

— Да топорище-то как работает?

Аммос опять задумался.

— Я не знаю! — сказал он, изумляясь своему внезапно открывшемуся невежеству.

— Вот видишь. А тут паровая телега. Механизм огненной силы!

Теперь задумались оба. Им хотелось понять даже не то, как работает паровая телега, а хотя бы то, почему Ефим и Мирон Черепановы не заговорили ее против вредного действия на тагильских кур.

Мирон с паровой телегой бежали в гору, и Мирон задыхался. Он все время заглядывал ей под брюхо. Из-под брюха капало на шпалы.

— Конденсат! — сказал Иван Безумнов иностранное слово, да так значительно, что Аммос Безухов вздрогнул.

— Вот если бы наполнить сей паровой котел бражкою, — добавил Иван мечтательно, — да телегу остановить да лечь ей под брюхо да рот открыть…

— Зимой, поди-ко, много не належишь, — сурово возразил Аммос. — Зубы замерзнут.

— Без тебя не знаю! — сказал Иван. — Авось не замерзнут. Ежели воронку в рот вставить.

Весь Нижний Тагил с его дюжиной рудников и двумя дюжинами заводов завидовал Черепановым, построившим небывалую паровую телегу. И весь он от слюнявого дитяти до немощного старика мечтал получить от нее какое-нибудь счастье. Да хотя бы славу для города на весь Рифей, родину русской промышленности.

Но, правду сказать, соискателей личного счастья было много больше. Один хотел возить на ней сено, другой — навоз, третий — ездить к свату в гости. Однако Мирон Черепанов находился при паровой телеге неотлучно, так что не только самому на нее сесть, а даже навильник навоза в короб забросить невозможно было.

— Гляди-ко, Аммос, никак Демидов сюда скачет! — сказал вдруг Иван, прикрывая глаза от неясного трепетания солнца в черненых тагильских снегах.

Из города, от дома управляющего летело несколько карет, каждая четвернею.

— Нет, это принц Гумбольтов или того пуще — великий князь Павел! — Аммос, будто уличенный в воровстве, встал со скамьи в робости и даже в страхе.

— Да перед ними-то кто?! — вскрикнул Иван, тоже вставая и роняя при этом одеяло в снег. Он стоял на крещенском морозе в рубахе и портах, красный от волнения, как перед чаркою в Петров день.

Саженях в ста перед первой каретой неслись большие крепкие сани, запряженные парой гнедых. В санях во весь рост стоял представительный барин в медвежьей шубе. Собаки с лаем пятились в подворотни, бабы проливали воду из ведер и садились в сугроб.

И столько было от оных саней свисту, так скакали кони и такой важностью горело медное от мороза лицо барина, что никто на их пути не мог произнести ни слова и даже Иван Безумнов, находясь на расстоянии целой версты, умолк.

— В санях — генерал-губернатор, не меньше! — сказал Аммос Безухов.