Мишель Зевако - Кровное дело шевалье

— А теперь, если вас интересует, что именно я написал его величеству, можете ознакомиться с копией моего послания. Я ее оставил специально для вас.

Пардальян вытащил из-за отворота камзола бумагу и протянул коменданту.

Тот с нескрываемым ужасом вцепился в этот листок, с трудом развернул его дрожащими руками, пробежал глазами по строчкам и буквально взвыл от страха.

Вот что он прочитал:

«Хочу предупредить ваше величество, что готовится заговор, цель которого — убийство короля. В заговоре принимают участие господа де Гиз, де Данвиль, де Таванн, де Коссен, де Сен-Фуа и де Гиталан, комендант Бастилии. Они намереваются, умертвив монарха, возвести на престол герцога де Гиза. Ваше величество может получить доказательства, допросив монаха Тибо или господина де Гиталана, одного из самых опасных злоумышленников. Последнее собрание преступников состоялось в задней комнате гостиницы «У ворожеи», на улице Сен-Дени».

— Я погиб! — прошептал Гиталан.

Почти лишившись чувств, он едва не свалился с табурета, но Пардальян заботливо поддерживал его.

— Будьте же мужественны! — вполголоса сказал шевалье и сжал руку коменданта.

— Меня ничто не спасет… — простонал несчастный Гиталан.

— Неправда! У вас есть шанс! И нечего падать в обморок, словно нервная девица. Наоборот, вам понадобятся все ваши силы…

— Негодяй! Погубив меня, ты еще надо мной и издеваешься! Конечно, купил себе свободу ценой доноса…

— Сударь! — прервал коменданта Пардальян. — Выбирайте выражения. Не надо меня обвинять! Я невинная жертва! Меня навеки заточили в тюрьму, и, естественно, я стараюсь отсюда выбраться, вот и все! Но я могу вас спасти.

— Вы… меня спасти? Нет! Все пропало! — запричитал комендант. — Я в отчаянии: вот-вот король узнает ужасную правду… сюда придут… меня схватят…

— А почему, собственно, вы решили, что король вот-вот узнает правду?

— Но как же… письмо!

— Его величество получит это послание только вечером. Мой друг должен доставить пакет в Лувр в восемь часов вечера, понятно вам? У нас еще целый день в запасе.

— Бежать? Но куда?.. Меня же из-под земли достанут…

— Не надо бежать! Сделайте так, чтобы письмо не попало к королю.

— Как?

— Лишь один человек может перехватить пакет по дороге — я! Выпустите меня отсюда; через час я буду у моего приятеля, заберу письмо и сожгу его.

Гиталан поднял на Пардальяна глаза, в которых явно читалось недоверие.

— А кто мне поручится, что вы так и сделаете? — пробормотал комендант.

— Господин Гиталан! — искренне возмутился шевалье. — Посмотрите на меня. Головой клянусь, если я окажусь на свободе, письмо до короля не дойдет. Разрази меня гром, если я лгу!.. А теперь слушайте: это ваш последний шанс. Больше я вас уговаривать не буду. Ведь я спасаю короля, а король, конечно, не станет держать меня в тюрьме. Чем я рискую? Ну, посижу тут два-три лишних дня… А вот вы… Если передо мной не распахнутся сегодня ворота Бастилии, вы погибли… Все! Я кончил, сударь!

И шевалье гордо удалился в противоположный угол камеры.

Гиталан так и остался сидеть на табурете, не в силах встать, не в силах заговорить. Шевалье нанес ему сокрушительный удар: Гиталан уже видел себя болтающимся на виселице на Монфоконе. Какая страшная смерть ждала бедного коменданта!

Перед его мысленным взором замелькали удивительно яркие сцены пыток, которые он столько раз видел в Бастилии. Он вспомнил несчастных заключенных, распятых на жутком столе палача; вспомнил, как плоть страдальцев терзали раскаленными щипцами, как по одному вырывали ногти на руках; вспомнил, как узникам через воронку заливали в глотку воду и дробили ступни в испанском сапоге. А еще комендант припомнил, как публично казнили отцеубийц: их привязывали к четырем коням, которые мощным рывком раздирали тело преступника на части. А толпа наслаждалась кровавым зрелищем, горели свечи, священники бормотали молитву за молитвой…

Все эти картины пронеслись в разгоряченном мозгу Гиталана. А ведь со злоумышленником, покушавшимся на жизнь монарха, еще и не то могут сделать…

Комендант затрясся от ужаса. Надо сказать, что он был одинаково равнодушен и к Гизу, которого собирался возвести на трон, и к Карлу IX, которого намеревался свергнуть с престола. Лишь гордыня, а не преданность идее, толкнула его на участие в заговоре. Как же проклинал он свое неуемное честолюбие!

Он бы отдал все на свете, чтобы стать простым тюремщиком, вроде тех своих подчиненных, которых он изводил придирками, или даже превратиться в скромного, незаметного узника в Бастилии…

Он посмотрел остекленевшими глазами на Пардальяна и убедился, что тот спокоен и равнодушен, как человек, чьей жизни ничто не угрожает.

Тут Гиталан вспомнил о страже, которую отправил в коридор; охранники могли что-нибудь заподозрить: уж очень долго беседовал комендант с заключенным.

Однако Гиталан все еще не мог ни на что решиться. Его воля была парализована. Ему чудилось, что он так и умрет, сидя в камере на табурете. Вдруг из коридора донесся какой-то звон.

«Все… За мной пришли!» — пронеслось в голове у коменданта.

Волосы у него встали дыбом, глаза вылезли из орбит, рот страшно перекосился. Но в коридоре опять воцарилась полная тишина.

Никто и не собирался арестовывать Гиталана — просто один из тюремщиков выронил связку ключей, и они зазвенели, упав на каменные плиты.

Пардальян старательно изображал полнейшее равнодушие ко всему вокруг, а сам краем глаза следил за выражением лица коменданта. Шевалье с тревогой ждал, к чему же приведет разыгранный им спектакль.

Молодой человек опасался, что слишком запугал Гиталана. Тот замер на табурете словно сомнамбула.

«Если он потеряет остатки воли, я пропал! — мрачно размышлял шевалье. — Должен же комендант принять наконец какое-то решение… А вдруг он отправится сейчас к себе и будет в бездействии ждать развития событий? Ну, подрожит день, два, неделю, а потом успокоится, убедится, что я солгал, или подумает, что пес потерял записку. Вот тогда-то он и выместит на мне всю свою злобу: засунет меня в какое-нибудь подземелье, откуда никто еще не вышел живым…»

Когда в коридоре раздался звон ключей, Пардальян тоже вздрогнул. Он уже хотел броситься на коменданта, но тут Гиталан поднялся с табурета и приблизился к узнику.

— Поклянитесь, поклянитесь, — забормотал несчастный тюремщик, — на святом Евангелии, на кресте… Дайте слово, что вовремя перехватите письмо.

— Клянусь всем, чем хотите, — ответил шевалье, — но хочу напомнить вам: время идет, ваши солдаты уже начали беспокоиться…

— Вы правы, — согласился Гиталан, стирая холодный пот со лба.

— Так что будем делать?