Розалинда Лейкер - Венецианская маска

Вскоре после этого вечера ее достиг слух, что ее стали называть Пламенем Пиеты. Она не сомневалась, что Елена использовала эту фразу в общении с другими. Когда она призвала Елену к ответу, та не отрицала этого.

— Это описывает тебя так хорошо, Мариетта. Ты пела, как никогда раньше. Столько чувства! Столько души! — с восторгом говорила она. Затем добавила: — К тому же хорошо, что я больше не в Пиете. Я никогда не смогла бы стать ее Розой, как всегда надеялась, при такой конкуренции!

Мариетта засмеялась.

— Кто может сказать? Ты должна помнить, что маэстро уговаривал, и подбадривал, и развивал мой голос в течение долгого времени.

Елена стала серьезной.

— Я думаю, это больше, чем все, что ты перечислила.

Мариетта поняла ее мысль и кивнула. С первого знакомства с Алексом она испытала радость и отчаяние в совершенно новых измерениях. Она уже выросла, и ее жизненный опыт расширился и углубился, рождая нюансы в ее голосе, которые раньше дремали.

— Ты ничего не слышала об Алексе? — спросила Елена.

Мариетта покачала головой.

— Когда он уезжал, он знал, что не может писать сюда. Теперь, занимая такое положение в Пиете, я могла бы получать невскрытые письма, но нет никакого способа дать ему знать об этом.

— А ты сама не пробовала писать?

— Я писала. — Мариетта вздохнула. — Думаю, мои письма были перехвачены графом или, возможно, отцом Алекса. Ты можешь представить, какой эффект произвел отчет графа на родителей Алекса? Если бы они оказались снисходительными, Алекс теперь уже был бы в Венеции.

Елена не могла не согласиться с этим заключением.

Без ведома кого-либо еще письмо из Лиона было доставлено в магазин масок Савони. Леонардо, видя, что оно адресовано его жене, предположил, что оно было от какого-то настойчивого иностранного почитателя, и нахмурился, когда получил его. Он был ревнивым и обладал собственническими наклонностями. Ему ужасно не нравилось внимание, которое Адрианна по-прежнему получала от публики, когда бы ее ни узнали. Добрая по натуре, она подчинялась ему и, чтобы доставить ему удовольствие, когда выходила, надевала вуаль, как в свои дни в Пиете, или маску.

Хотя он испытал искушение уничтожить иностранное письмо непрочитанным, ему пришло в голову, что за ним может последовать другое, если переписка не будет пресечена в корне. Он сломал печать и развернул его. Когда он прочитал письмо, то сидел некоторое время, раздумывая о его содержании и решая, что он должен делать. Письмо, написанное на сносном итальянском языке французом Алексом Десгранжем, было настойчивой просьбой к Адрианне как доверенной подруге Мариетты передавать секретно письма, которые он будет посылать для девушки, которая, как он заявлял, была помолвлена с ним. Мольба должна была растопить мягкое сердце Адрианны, но Леонардо был из другого теста. Он не доверял никаким иностранцам, и если этот француз не мог открыто приехать в Венецию как честный поклонник, значит, Мариетте лучше оставаться без вестей о нем. При этой мысли Леонардо поднялся, чтобы зажечь свечу, и поднес письмо к пламени. Когда оно начало сворачиваться и чернеть, он подумал об имени Десгранж. Сначала он ничего не вспомнил — так много иностранцев приходили в его магазин. Когда письмо сгорело, он подошел к своему гроссбуху и просмотрел несколько страниц. Он обнаружил это имя, но по-прежнему не вспомнил лица и нетерпеливо закрыл гроссбух. У него не было времени, чтобы терять его впустую. Было еще несколько писем от Алекса, и все они были сожжены над пламенем свечи.

В Пиету пришло сообщение из герцогского дворца, что Мариетте предоставляется честь петь на «Бучинторо» — государственной барже дожа, в День Вознесения, когда, как это бывало в течение последних шести веков, должна была праздноваться церемония бракосочетания с Морем. Руки Мариетты взметнулись к ее зардевшимся щекам, когда ей сказали об этом.

— Неужели это правда? — воскликнула она.

Это означало, что она сохраняла репутацию Пиеты иметь лучших солистов, как и лучшего хора. Адрианна, которая недавно родила сына, пять раз наслаждалась привилегией петь на «Бучинторо». Если бы дож не считал обязательным, что певицы из других трех оспедалей тоже должны иметь свой шанс, нет сомнения, что его выбор падал бы на Адрианну каждый год. Теперь она радовалась шансу поговорить о грядущей церемонии с Мариеттой и дать ей какой-либо совет по поводу великого дня.

У Мариетты должно быть новое платье из алого шелка для этого мероприятия, и она проконсультировалась у Елены, которая знала все о последних тенденциях моды. Им обеим было теперь по восемнадцать, и они вели очень разные жизни, но были все так же едины в своей дружбе, как и раньше. Елена торжествовала по поводу успеха своей подруги. Она уже давно перестала спрашивать о каких-либо новостях от Алекса, зная, что она услышит первая, если Мариетта получит от него весточку.

Хотя Мариетта редко говорила об Алексе, она искала его, когда снова наступил карнавал. Это было самое подходящее время для его возвращения, но карнавал сменился Великим постом, а он не приезжал. Чтобы заглушить горечь разочарования, Мариетта полностью отдалась великолепию музыки и песням, которые она выбрала для Дня Вознесения.

Утром своего выступления она проснулась с чувством огромного возбуждения. Хотя час был ранним, она широко распахнула ставни и увидела, что день был темно-синим, а солнце уже палило на собирающиеся толпы.

В своем ярком платье и с цветками граната в волосах Мариетта покинула Пиету под аплодисменты девушек и учителей, которым предстояло смотреть с окруженной канатом части Рива-делла-Скьявони. Венеция была наиболее красивой в праздничные дни. Гобелены и шелковые знамена алого, пурпурного, изумрудного и охряного цветов с вплетенными позолоченными и серебряными нитями реяли обвитые цветочными гирляндами. Огромная герцогская баржа с красным бархатным балдахином стояла у набережной около дворца дожа. Ожидая возможности сопровождать ее, рядом находилось так много маленьких лодок, что казалось, будто вышитое покрывало из шелка было наброшено на воду. Люди заняли все доступные места обзора, многие забрались на отдельно стоящую колокольню, где уселись заранее на выступах в сотнях футов от земли.

Мариетта, заняв свое место на борту вместе с музыкантами, улыбнулась, слушая, как все колокола Венеции ликовали в этом ежегодном праздновании дня, который был одновременно церковным и имперским праздником. Еще больше аплодисментов раздалось из толпы, когда дож и его свита поднялись на борт, и он сел в свое позолоченное кресло в самой высокой части палубы. Пушки прогрохотали с кораблей в лагуне, и длинные ряды сотен весел начали двигаться вперед-назад в неторопливом ритме, ведя «Бучинторо», баржу государства и символ империи, через усыпанную цветами воду в направлении к Лидо.