Розалинда Лейкер - Венецианская маска

— Не только сейчас, — ответила Мариетта. Беспокойство заставляло ее говорить более резко, чем она намеревалась. — Я часто думала о твоей работе. Если я могу чем-нибудь помочь в ней, пожалуйста, позволь мне.

— Возможно, ты уже предположила, что я вижу другие направления для следующего шага Селано, но я считаю, это маловероятно. У Филиппо мало ума, он думает быстрее, когда у него в руках рапира или стилет.

— Но Маурицио так часто бывает в палаццо Селано в эти дни! Он самый сообразительный в семье и может разработать хитроумный план.

Доменико прищурил глаза.

— Откуда ты знаешь об этих визитах? — спросил он. Его голос был опасно мягким.

Она сохраняла спокойствие.

— Я слышала, — ответила она ровно, — в женском разговоре. Всегда ходят сплетни, летают слухи.

— Я бы сказал, что источником такой информации могла быть только молодая синьора Селано. Я прав?

Она посмотрела на него вызывающе.

— Да!

Он наклонился вперед и ударил кулаком по столу с такой силой, что все, что стояло на нем, подпрыгнуло и задрожало, бокал с вином опрокинулся и залил скатерть. Его глаза пылали.

— Ты утверждаешь, что заботишься обо мне, и, тем не менее, ведешь переговоры с моими врагами!

— Елена не желает тебе ничего плохого! — крикнула она в ответ. — У нее только добрые побуждения по отношению к нам обоим!

Он мгновенно встал со своего стула, подошел и сжал ее плечи, заставив подняться на ноги.

— Где ты встречаешься с ней? В Пиете? У Адрианны? В кофейне?

Она почти кричала на него.

— Я не скажу тебе! Выясни! У тебя везде шпионы. Пусть они расскажут тебе!

— Все, о чем я попросил тебя, когда мы собирались пожениться, это прекратить дружить с Еленой, потому что это опасно для меня и для моего дома.

— Если я правильно помню, — возразила она едко, — ты приказал мне. Это была не просьба.

— Тогда, если тебя нужно просить, я прошу тебя не видеться с ней больше.

— Нет! Ты не можешь остановить меня!

— Могу. — Он освободил ее и отступил назад, тяжело дыша. — Мне нужно только сообщить Филиппо, что наши жены встречаются, и он примет более жесткие меры, чем я готов применить к тебе.

— Ты не понимаешь! — закричала она. Когда он отвернулся, она бросилась к его ногам. — Он и так уже плохо относится к ней. Ее жизнь — страдание. Он может убить ее в ярости!

Он посмотрел на рыдающую у его ног жену, и его гнев ослаб. Наклонившись, он поднял ее, и она прижалась к нему, уткнувшись лицом в его плечо, он гладил ее волосы.

— Не плачь, моя дорогая, я не буду выдавать молодую синьору. Я слышал, что Филиппо жестоко обращается с женщинами. Но ты должна сознавать, что имя Селано портит все для меня, даже твою подругу, какой бы доброй, по твоему мнению, она ни была…

Она подумала о ребенке, спавшем наверху в своей колыбели, которого он любил.

— Ты не знаешь, о чем говоришь, — воскликнула она в отчаянии.

— На самом деле я знаю.

— Но Елена хочет защитить тебя. — Она подняла мокрое от слез лицо. — Она рискует собой, чтобы выяснить, что могло бы угрожать твоей жизни.

Он посмотрел на нее с недоверием.

— Почему она это делает?

— У нее нет ничего с теперешними Селано. Она хотела выйти замуж за Марко, а не за Филиппо.

— Тогда, возможно, то, что она чувствовала к Марко, по-прежнему связывает ее с его семьей. Я не сомневаюсь в ее добрых намерениях по отношению к тебе, но не могу поверить в то, что она хорошо думает обо мне.

— Неужели нет ничего, что могло бы убедить тебя?

Он провел тыльной стороной пальцев по ее лицу и подбородку и легко поцеловал ее в губы.

— Ничего, Мариетта.

Глядя в его жесткое лицо, она знала, что она готова умереть, только чтобы он не узнал правду о рождении Элизабетты.

Смерть дожа погрузила Венецию в глубокий траур. На похороны пришли огромные толпы людей, включая сотни иностранцев. Весь город был задрапирован в черный бархат и парчу. Затем, почти сразу же, все начали готовиться к коронации нового дожа. Город снова оживился в блеске и сиянии богатых гобеленов, наброшенных на балконы, многие из которых были из золотой парчи. Были куплены новые маски для празднований, заказаны пышные одежды, и дворцовые залы приготовлены для банкетов и балов.

У Мариетты в жилах текло достаточно много венецианской крови ее отца, чтобы и ее захватило настроение празднества, и она восторгалась великолепием процессии, когда новый дож официально приехал на «Бучинторо», в то время как звонили колокола и пели хоры. Она встречала его раньше на светских мероприятиях, потому что он был выходцем из семьи Манин, давно знакомой с семьей Торриси, и в правительстве Доменико проводил с ним много времени. Тем не менее она знала, что его назначение не встретило одобрения ее мужа.

— Возможно, как дож этот человек поведет себя лучше, чем ты предполагаешь, — сказала Мариетта Доменико после коронации.

Он мрачно покачал головой.

— Лодовико Манин слишком мягкий для такой ответственной должности. Симпатичный, но слабый. Венеция нуждается в совершенно другом доже в настоящее время.

Она подумала про себя, что если бы Доменико, как сенатор, смог стать советником дожа, он мог бы повести его в нужном направлении.

Мариетта по-прежнему встречалась с Еленой время от времени и не пыталась обманывать Доменико по этому поводу. Она пообещала ему, что никогда не упомянет, где он был, или кого видел, или какой могла быть его подготовка к следующей поездке. Он по-прежнему возражал против этих встреч, но покорился им, веря в здравый смысл Мариетты и ее способность сдержать слово. Тем не менее она знала, что, не покинув Елену, она потеряла возможность приобрести его полное доверие.

Элизабетта продолжала расти. Она была счастливым ребенком, веселым, со светло-медными кудрями. К тому времени, когда ей исполнилось два года, она начала хорошо говорить, и, когда бы Доменико ни приезжал во дворец, она ходила за ним по пятам, иногда усердно карабкаясь по одной из больших лестниц, когда слышала его голос на верхнем этаже. Она была единственной, кому позволялось находиться в его кабинете, когда он работал. Капризничать она могла с няней и матерью, ни одна из них не баловала ее так, как отец. На свой третий день рождения она получила пони.

Доменико никогда не возвращался из путешествия, длинного или короткого, без подарка для Мариетты, теперь он покупал подарок и для Элизабетты. Из Санкт-Петербурга он привез Мариетте золотую шкатулку, покрытую эмалью и инкрустированную драгоценными камнями, в которой она обнаружила лежащий на подушечке из темно-красного бархата гарнитур из изумрудов и бриллиантов, сделанный личным ювелиром императора. Это роскошное ювелирное украшение было его подарком за рождение дочери, но так как Мариетта чувствовала, что заслужила его лишь косвенно, то никогда не носила его, если муж не заставлял ее надевать гарнитур.