Дэвид Геммел - Македонский Лев

— Я не хочу его убивать. Клянусь в том перед всеми богами Олимпа, — сказал Парменион. — Но, если я убегу, то никогда не буду с Дераей. Понимаешь?

— Можешь взять мой нагрудник и шлем — скорее всего, Нестус уже снаряжен на бой. О, Парменион, что же принесла тебе твоя глупость?

Парменион вымученно улыбнулся. — Она принесла мне Дераю, и я не могу жалеть об этом — хоть потерял Гермия, который был мне другом с самого детства.

— Иди есть. На голодный желудок много не навоюешь, поверь мне. Возьми мед, он придаст тебе сил.

Был поздний вечер, когда Нестус и его спутники подъехали к дому, где Парменион сидел с Ксенофонтом в тени под скатной черепичной крышей. Афинянин встал, знаком приказал Пармениону оставаться на своем месте и вышел навстречу всадникам.

С Нестусом было шестеро человек, но Ксенофонт знал только двоих: Леонида и Гермия.

— Добро пожаловать в мой дом, — сказал Ксенофонт.

— Мы ищем человека по имени Парменион, — бросил Нестус, подняв ногу и соскочив наземь. Он был высоким молодым человеком, широкоплечим и узкобедрым — не безобразным, хотя его красота была подпорчена кривым носом.

Ксенофонт спросил его: — Дали ли эфоры разрешение на этот поединок?

— Дали, — сказал Нестус. Запустив руку за тунику, он достал свиток и протянул его Ксенофонту. Афинянин развернул его и внимательно прочитал.

— Удовлетворится ли честь чем-либо, кроме крови? — спросил он, возвращая грамоту.

— Нет. Тебе известно, что он совершил. Какой у меня выбор?

— Как у благородного человека, выбора нет, — тихо сказал Ксенофонт. — Но — я говорю это не в его защиту, и даже без его дозволения — он не знал о твоем обручении с юной госпожой.

— Она не госпожа, а шлюха — ее сделал шлюхой твой полукровка-гость.

Ксенофонт кивнул. — Значит, должна пролиться кровь. И все же, давайте поступим как благородные люди. Ты проделал верхом долгий путь — и ты, и твои друзья, должно быть, хотите пить. Мой дом — ваш дом; я прикажу слугам принести воду и фрукты.

— Этого не нужно, Афинянин, — бросил Нестус. — Только пришли сюда Памрениона. Я убью его, и мы уедем.

Ксенофонт подошел к молодому человеку ближе. — Хоть я и понимаю твой гнев, — прошептал он, — но негоже благородному мужу говорить столь грубо.

Нестус посмотрел в небесно-голубые глаза и увидел в них ярость. — Твоя правда, господин. Это заговорил мой гнев — и он не может быть направлен на тебя. Благодарю тебя за гостеприимство и, я верю, мои спутники будут рады освежиться. Что же до меня, с твоего позволения, я буду ждать в твоих садах до самого часа поединка.

Ксенофонт поклонился. — Я пришлю тебе прохладной воды — или предпочтешь вина?

— Воды будет достаточно, — Нестус зашагал к садам. Остальные спешились и прошли вслед за Ксенофонтом в его дом. Никто не смотрел на Пармениона, сидящего в молчании, обратя глаза к Нестусу, который одиноко сидел на скамейке у ручья.

Через несколько минут Парменион услышал, как кто-то подошел сзади, и посмотрел вверх, ожидая увидеть Ксенофонта.

— Ты отлично выместил свою ненависть, — сказал Леонид, — и пущеная тобою стрела настигла цель.

Парменион встал и посмотрел в лицо своему давнему врагу. — Я не испытываю ненависти, Леонид, ни к тебе, ни к твоей семье. Я люблю Дераю. То, что я совершил, было неправильно, и мне стыдно за свои действия. Но я намерен на ней жениться.

Мгновение Леонид ничего не говорил, его лицо ничего не выражало. — Я люблю свою сестру, — сказал он, — хоть она и своевольна. Но ты мой враг, Парменион, и останешься им до смертного дня — который, я молю богов, наступит сегодня. Тебе не выстоять против Нестуса.

— Почему это должно продолжаться? — спросил Парменион. — Как сможешь ты хранить свою ненависть, когда я возьму в жены твою сестру?

Леонид раскраснелся, и Парменион увидел не только гнев, но и страдание в его глазах. — Было бы неправильно говорить об этом сейчас, перед боем. Если останешься в живых, я скажу тебе.

— Скажи сейчас, и в Аид эти правила!

Леонид шагнул вперед, сгреб в охапку ворот туники Пармениона и сказал: — Дерая скоро будет мертва, можешь ты это понять? Мой отец назвал ее жертвой Кассандре, и сейчас она уже на борту корабля, на пути в Трою. Когда судно достигнет берега, ее сбросят в море. Вот к чему ты привел ее, полукровка. Ты убил ее!

Слова ножами вонзались в Пармениона, и он отпрянул назад от взрывного гнева в глазах Леонида. Жертва Кассандре! Каждый год молодая незамужняя женщина отправлялась из Спарты в качестве пожертвования богам, чтобы быть сброшенной в море у Троянского берега. Это было расплатой за убийство Кассандры после Троянской Войны сотни лет назад. Все крупнейшие города Греции были принуждены высылать жертвы.

Девушек отправляли на корабле в море и за несколько лиг до берега Азии им связывали руки за спиной и сбрасывали с палубы. Для Дераи не оставалось надежды; даже если она освободит себе руки и сумеет доплыть до берега, местные крестьяне настигнут и убьют ее. Это было частью ритуала.

— Ну, что ты можешь сказать? — процедил Леонид, но Парменион не ответил. Он вышел на солнце и взмахнул мечом, взвешивая его в руке. Он не мог ответить своему врагу: все чувства ушли от него. Он почуствовал себя странно пустым и свободным от всяких колебаний. Они забрали у него единственный свет в жизни, а он не мог больше жить во тьме. Так пусть лучше Нестус убьет его.

Ксенофонт вышел через некоторое время и позвал Нестуса на площадку перед домом. — Я послал за лекарем. Думаю, есть смысл дождаться, чтобы он приехал, пока бой не начался.

— Мертвому врач не поможет, — отрезал Нестус.

— Очень здравая мысль, но и победитель может получить ранения. Мне не хотелось бы, чтобы и второй поединщик истек кровью до смерти.

— Я не намерен ждать, — заявил Нестус. — Скоро солнце зайдет. Так начнем же!

— Я согласен, — сказал Парменион. Ксенофонт пристально посмотрел на него.

— Ну что ж, у вас обоих есть мечи, и нужное число свидетелей также присутствует. Предлагаю вам отсалютовать друг другу, а затем начинайте.

Нестус взмахнул мечом и посмотрел на Пармениона. — Не будет тебе салюта, помесь.

— Как пожелаешь, — спокойно ответил Парменион. — Но прежде, чем бой начнется, я хочу, чтобы ты знал, что я люблю Дераю — так, как ты должен ее любить.

— Любовь? Да что ты об этом знаешь? Я буду вспоминать ее с великим презрением — и особенно запомню тот миг, когда сказал ее отцу, в ее присутствии, о цене, которую он должен заплатить за мой позор. Она тогда не была прекрасной, полукровка, она упала на колени перед своим отцом и стала в слезах умолять его не отправлять ее на смерть.

— Ты попросил ее смерти?

— Я потребовал ее смерти — так же, как потребовал твоей.