Дэвид Геммел - Македонский Лев

— Что меня удивляет, — поведал Филипп Никанору, своему ближайшему другу, — так это почему каждый стремится захватить престол именно сейчас. Ведь еще совсем чуть-чуть — и царство само окажется в руках врага.

— И все-таки ты победишь, Филипп. Ты сможешь. Во всей Греции нет человека, способного тебя перехитрить.

Филипп рассмеялся и приобнял друга за плечи. — Я бы принял этот комплимент с большей готовностью, если бы у тебя имелись для него хорошие основания. Однако мне нужно чудо. Мне нужен Парменион.

— Что для нас может сделать спартанец?

— Он может собрать для меня армию — а мне, клянусь костьми Геракла, она нужна позарез. Разыщи его для меня, Никанор. Разошли всадников, обратись к ясновидящим жрицам. Всё, что угодно. Только найди его.

Выбросив из головы мысли о трудностях, он вспомнил те дни, когда был заложником в Фивах одиннадцать лет назад, когда смотрел, как легендарный Парменион тренировал Священный Отряд. В этом мужчине что-то было, некое спокойствие, говорящее о великой силе, и в его глазах Филипп видел понимание, чувствовал дух спартанского воина.

А потом настал день сражения при Левктрах и поражение великих спартанцев. Победа Пармениона. С этого дня Филипп стал следить за вестями о путешествиях спартанца, увлеченно слушая истории о его победах в Египте и Персии. Сатрапы одаривали его золотом и драгоценностями, стараясь добиться расположения величайшего полководца современности. Даже Царь Царей, говорят, был восхищен его способностями.

Однажды войско неприятеля сдалось без боя, едва услышало, что против них ведет свои силы сам Парменион. Даже имя его имело власть над сердцами людей.

Как же ты мне теперь нужен, думал Филипп.

Аттал приблизился к Царю, стоявшему у окна в размышлениях. — Что делать с ребенком, владыка? — прошептал он. — Хочешь ли убрать его с дороги?

Вопрос был резонный, и Филипп размышлял над ним. Если его племянник вырастет, то однажды может возжелать престол своего отца. А всех прочих соискателей было заведено уничтожать.

Филипп вздохнул. — Где Симике?

— Как ты приказал, Царица находится в заключении в своих покоях. У нее по-прежнему есть три служанки, и ребенок находится при ней.

— Я займусь этим, — сказал Филипп. Он мягко прошел из тронного зала по длинному коридору в восточное крыло дворца. Два стражника отсалютовали ему, когда он приблизился к покоям Царицы; он кивнул им и вошел в личный альков Симике. Царица была миниатюрной женщиной с узким лицом и длинными темными волосами. Она подняла взгляд, едва он вошел, и почти сумела прогнать выражение страха на своем лице. Мальчишка, Аминта, заулыбался, увидев своего дядю, и потопал к нему. Симике встала и прижала ребенка к себе, гладя его черные кудри.

Филипп отослал служанок, и те поспешно выбежали из комнаты. Симике ничего не сказала; она не плакала, лишь тихо сидела, баюкая сына. Филипп был молчалив. Его рука лежала на ножнах кинжала, но он стоял в середине комнаты смущенный и нерешительный. Пердикка мог бы приказать убить его, но он не мог. А сейчас Филипп стоял перед женщиной, которую Пердикка любил, и перед сыном, которого тот зачал.

Он вздохнул. — Мальчик будет в безопасности, Симике, — сказал он наконец. — Ему не причинят вреда. Ты уедешь в мой летний дом и будешь растить его там. Я прослежу, чтобы ты получила достойные средства для его образования.

— Не обманывай меня, — ответила она. — Если намерен нас убить, сделай это сейчас. Не давай ложных надежд. Будь мужчиной — и берись за кинжал. Я не буду сопротивляться.

— Я даю тебе слово, Симике. Мальчик будет жить.

Она закрыла глаза, голова ее поникла. Слезы потекли по ее щекам, она задрожала от напряжения, когда обняла мальчика, и стала целовать его лицо. Тот старался освободиться от столь интенсивного проявления эмоций. Филипп сел рядом с Царицей, обняв ее одной рукой. Мальчик протянул ручонки и засмеялся, теребя черную бороду Царя.

— Да благословят тебя боги, — прошептала Симике.

— На данный момент они не сильно преуспели в этом, — проговорил Филипп.

— Они исправятся, — пообещала Симике. — Пердикка любил тебя, Филипп — но он также и восхищался тобой. Говорил, что в тебе есть величие, и я тоже верю в это. Что ты намерен делать?

Он пожал плечами и улыбнулся, гладя мальчика по голове. — У меня нет армии, и на меня нападают с запада, севера, востока и юга. Я, наверное, сбрею бороду и пойду в странствующие актеры — читать комедии.

И он засмеялся.

— Ты что-нибудь придумаешь. Что тебе больше всего необходимо?

— Время, — ответил он, без смеха.

— Кто из врагов самый сильный?

— Старый волк, Бардилл. Его иллирийцы уже разбили нашу армию. Если он выступит на Пеллу, я ничем не сумею остановить его.

— Говорят, у него есть дочь, которая невероятно дурна собой, — мягко сказала Симике. — Ее зовут Аудата, и он пытался — безуспешно — выдать ее за более худородных принцев. Осмелюсь сказать, он был бы в воссторге от зятя-Царя.

— Невероятно некрасивая невеста? Об этом я мечтал всю жизнь, — ответил Филипп, и комната наполнилась их смехом.

Дни летели без малейших признаков продвижения врага, и Филипп подолгу работал ночами, готовя послания в Афины, друзьям в Фессалию на юг, или в Амфиполь на восток. Он отправил Никанора к Бардиллу в Иллирию, формально прося руки его дочери Аудаты и обещая платить выкуп в пятьсот талантов в год со дня свадьбы. Царю Фракии, Котису, он отправил длинное письмо с заверениями в дружбе; но гонцом для этого выбрал Аттала с его ледяными глазами.

Филипп дал ему с собой два металлических фиала, и в каждый вложил разные письма. — Это, — сказал Филипп, — содержит смертельный яд, но он действует медленно. Во втором — противоядие. Ты должен найти способ отравить Царя — так, чтобы подозрение не пало на тебя. У Котиса три сына, и они ненавидят друг друга. Когда старик умрет, они никогда в жизни не объединятся, чтобы разбить нас.

Аттал улыбнулся. — Ты взялся за дело с большим рвением, друг мой. А я-то думал, что ты не горишь желанием быть Царем.

— Человек берет на себя то, что боги на него набрасывают, — ответил Филипп. — Но чтобы нам спастись, Котис должен умереть. Перед тем как дело будет сделано, разыщи претендента на престол Павсания и скажи ему, что ты разочаровался во мне. Скажи, что готов служить ему против меня. Выбор, как его убить, я предоставляю тебе… но выполни это.

— Не хочу говорить, как критские наемники, господин, но хорошо было бы знать, что по возвращении меня будет ждать достойная должность у тебя на службе.

Филипп кивнул, взял рослого воина за руку и подвел его к скамье рядом с внутренним бассейном из мрамора. — Тебе не надо называть меня господином, когда вокруг нет никого кроме нас. Ты мой друг, Аттал, и я доверяю тебе, как никому другому. Ты — правая рука Царя, и где моя удача — там и твоя. Ты мне веришь?