Феликс Дан - Падение Рима

– Поджигательница! Никогда не может он простить тебя! Идем, Витихис, мой Витихис! Идем со мною, ты свободен!

При первом звуке этого голоса Витихис вскочил, точно пробужденный.

– Раутгунда! Ты никогда не лгала! Ты сама правда. И ты снова со мною!

С криком радости он обнял ее.

– Как он ее любит! – со вздохом прошептала Матасвинта. – С нею он уйдет. Но он должен остаться и умереть со мною.

– Скорее! – крикнул между теми Дромон. – Нельзя медлить.

– Да, да, скорее, – повторила, Раутгунда и вынув ключ, отперла замки от цепей.

– Идем, Витихис, ты свободен. А вот и оружие, – сказала Раутгунда, подавая ему большой топор. Быстро схватил Витихис оружие и сказал:

– Неужели я снова буду свободен?.. Как легко на душе, когда есть оружие в руках!

– Я знала это, мой храбрый Витихис. Идем же скорее! Ты свободен.

– О да, с тобою я охотно уйду! – ответил он и направился к двери.

Но Матасвинта бросилась к нему и загородила дорогу.

– Витихис, – вскричала она, – подожди, одно только слово: только повтори, что ты меня простил!

– Тебя простить! – вскричала Раутгунда. – Никогда! Витихис, она погубила государство. Она изменила тебе. Не молния с небес, а она подожгла житницы.

– О, в таком случае будь проклята! Прочь, змея! – вскричал Витихис и, оттолкнув ее, бросился к выходу.

– Витихис! – закричала Матасвинта. – Подожди, выслушай! Витихис! Ты должен простить!

И она без чувств упала на землю. Но крик ее разбудил Цетега. Он встал и быстро подошел к окну.

– Эй, стража! – крикнул он – К оружию!

Но солдаты и сами услышали шум. Шесть человек бросились ко входу в подземелье. Едва последний переступил порог, как Раутгунда, скрывшаяся за дверью, быстро выскочила, захлопнула дверь и заперла ее.

– Теперь вы не опасны, – прошептала она и бросилась за Витихисом. Там остался только один воин. Ударом топора Витихис убил его и бросился на улицу. Раутгунда за ним.

– Сифакс! Лошадь! Скорее! – крикнул между тем префект.

Через несколько минут весь двор осветился факелами, и из ворот во все стороны выехали всадники.

– Шесть тысяч золотых тому, кто захватит его живым, и три тысячи – кто привезет его мертвым! – крикнул Цетег, садясь на лошадь. Ну, дети ветра, гунны и массагеты, догоняйте его!

– Куда же ехать? – спросил Сифакс, когда Цетег сел на лошадь. Тот с минуту подумал.

– Все ворота заперты. Он может пройти только через пролом в стене башни Аэция. Едем туда!

Между тем супруги счастливо добрались до опушки леса, где ждал их верный Вахис с лошадьми. Витихис с Раутгундой сели на Валладу и помчались, Вахис на другой лошади за ними. Вскоре они подъехали к реке. Берег был крут, и вода глубока. Лошади остановились, не решаясь идти в темную массу воды.

– Слышишь, Витихис? – сказал Раутгунда. – Что это за шум?

– Это лошади скачут, за нами погоня. Валлада, вперед! – крикнул он, пришпоривал лошадь. Но та, фыркая и дрожа, смотрела на воду и не шла. Тогда, нагнувшись к ее уху, Витихис прошептал: «Дитрих Бернский!» И одним прыжком Валлада очутилась в воде Лошадь Вахиса последовала за нею.

Не успели они доплыть и до середины реки, как к берегу подъехал Цетег, а за ним гунны.

– Вот они в воде! – крикнул Цетег, указывая на белую одежду Раутгунды, которая ярко выделялась на темной поверхности воды. – Гунны, бросайтесь за ними! Что же вы остановились?

– Господин, ночью нельзя идти в воду, не помолившись Фугу, духу вод.

– Молитесь себе после, сколько угодно, а теперь не время. Скорее в воду!

В эту минуту сильный порыв ветра затушил все факелы.

– Видишь, господин. Фуг сердится. Мы должны сначала помолиться.

– Тише! Видите их? Цельте скорее туда, влево, пока луна не скрылась за тучку.

– Нет, господин, нельзя прежде мы помолимся.

Между тем Витихис, чтобы облегчить Валладу, спрыгнул с нее и поплыл рядом с нею. Вот Вахис уже выбрался на противоположный берег Валлада также уже близко. Но вдруг просвистела стрела, и Раутгунда вздрогнула.

– Ты ранена? – спросил Витихис.

– Да, оставь меня здесь и спасайся.

– Никогда!

– Ради Бога, торопитесь! – закричал Вахис с берега. – Они целятся.

Действительно, гунны кончили молитву, и двадцать стрел направились в беглецов Валлада рванулась и пошла ко дну Витихис также был смертельно ранен.

– Умру с тобою, – прошептал он, обнимая Раутгунду, и оба исчезли в волнах.

Утром Цетег вошел к Матасвинте.

– Он умер, – холодно сказал он. – Я не стану укорять тебя, но теперь ты видишь, что значит идти против меня. Весть о его гибели возбудит ярость готов. Начнется война. И во всем этом ты виновата, потому что ты подготовила его в бегство и смерть. Исполни же, по крайней мере, мое второе требование. Через два часа придет Герман. Будешь ли ты готова принять его?

– Где труп Витихиса?

– Не найден. Течение унесло оба трупа, его и Раутгунды.

Матасвинта вздрогнула.

– Они умерли вместе! – вскричала Матасвинта.

– Оставь их. Будешь ты готова?

– Буду.

Через два часа Аспа ввела в комнату королевы принца Германа и Цетега. Увидя ее, оба остановились, пораженные: никогда еще не видели они ее такой прекрасной. Лицо ее было бело, как мрамор, глаза горели.

– Принц Герман, – обратилась она к вошедшему. – Ты говорил мне о своей любви. Но знаешь ли ты, что значит любить? Любить – значит умереть.

И она быстро отбросила пурпуровую мантию. Сверкнул широкий меч, и она обеими руками вонзила его себе в грудь.

С криком бросился к ней Герман. Она умерла, как только меч был вынут из раны.

Население Италии встретило византийцев с радостью, как своих освободителей. Но эта радость очень скоро сменилась общим недовольством: вместе с Велизарием сюда явилось множество византийских чиновников, которые тотчас обложили население тяжелыми налогами и начали собирать их со страшной жестокостью, не обращая внимания на то, что народ был разорен продолжительною войною и не в силах был платить всех требуемых сборов, к тому же чиновники, стремясь к наживе, собирали гораздо больше, чем полагалось. Цетег радовался, видя все это: чем невыносимее будет иго тирана, думал он, тем отчаяннее будут они бороться за независимость. Когда представители Рима обратились к нему, прося его защиты, он ответил, пожимая плечами: «Что ж, таков уже способ управления Византии, – надо привыкать».

– Нет, – ответили те, – к невыносимому невозможно привыкнуть. Подобными мерами император вызовет только то, что ему и не снится.

Цетег улыбнулся, поняв эти слова в смысле восстания за свободу. Но он ошибался: римляне его времени не походили на своих предков. Слова: «свобода», «обновление Италии» не возбуждали их восторга. Они не думали о независимости, а могли только выбирать между различными господами: владычество Византии было тяжелее владычества готов – и они решили подчиниться снова готам.