Эндрю Бальфур - Удар шпаги

— Виновен или невиновен подсудимый?

— Виновен, ваша честь.

— Какого наказания он достоин?

— Смерти, ваша честь.

— Желаете что-нибудь сказать, подсудимый?

И тогда я впервые заговорил, кивком указав на племянника капитана Эмброуза, чья самодовольная физиономия ухмылялась мне из противоположного конца зала:

— Только то, видит Бог, что хотел бы подержать вон того щенка минуты три перед концом моей рапиры, чтобы научить его приему де Кьюзака и тому, какой от этого получается результат!

Толпа ахнула от удивления и неожиданности, кое-кто засмеялся, но молчание вскоре было восстановлено, и толстый судья, поднявшись, произнес:

— Джереми Клефан, пират, душегуб и сообщник безбожных преступников, ты признан виновным в пиратстве и грабежах в открытом море, а посему я приговариваю тебя к смертной казни, которая должна быть осуществлена в следующем порядке. Через три дня, считая от сегодняшнего числа, тебя отведут из места твоего заключения на место, известное под названием Рыночная площадь, и там повесят за шею, после чего твоя голова будет отделена от туловища и помещена над воротами порта, а твое тело четвертовано, и части его также помещены на других городских воротах, и да помилует Господь твою душу!

Затем герольд провозгласил: «Боже, храни королеву Бесс!»— судьи, склонивши головы, хором сказали: «Аминь!»— и меня увели из здания суда под одобрительные крики толпы как внутри зала, так и на улицах, и я явственно почувствовал, как сжимается петля на моей шее.

И вновь я лежал на полу своей каменной клетки и в течение некоторого времени не мог думать ни о чем, кроме как о странной судьбе, выпавшей на мою долю. Я вспоминал хищное и алчное выражение на лицах толпы, хотя люди, казалось, были довольны, когда узнали, как я убил де Папильона. Я вспомнил лоснящееся лицо судьи, его улыбку во время вынесения мне приговора и затем подумал о том, что произойдет через три дня. Но чем дольше я думал об этом, тем сильнее крепла во мне решимость обмануть палача и лишить жителей Портсмута их жертвы.

С этим намерением я приступил к поискам путей спасения. Возлагать надежды на окно, а также — в чем я довольно быстро убедился — на окованную железом дверь я не мог. Оставались поэтому пол, потолок и стены. Пол состоял из плотно уложенных плоских каменных плит без всяких щелей и зазоров между ними, абсолютно непроницаемый, — если, конечно, не иметь лома и кирки, чтобы его вскрыть, а у меня не было при себе даже зубочистки.

До потолка я не мог дотянуться, даже взобравшись на табурет — единственное украшение и предмет меблировки моей тюремной обители. В качестве последнего средства я принялся обследовать стены, сложенные из квадратных гранитных валунов, скрепленных между собой прочным цементом. При помощи табурета я осторожно простучал их и в одном месте, к моей неописуемой радости, обнаружил, что; стенка издает пустой звук. Позади нее, вне всякого сомнения, находилась пустота, доходившая до самого пола, в чем я убедился, простукав стенку каблуком до ее основания. Более того, осмотрев это место подробнее, я заметил, что камни здесь отличаются от остальных и уложены в форме полукруга, причем менее тщательно, чем в других местах, и в скрепляющем их цементе видны трещины и щели.

Вот тогда-то я возблагодарил Всевышнего за то, что Он в своей беспредельной милости снабдил меня кандалами, от которых я недавно так мечтал избавиться. Усевшись на пол у стены, я, не долго думая, принялся выцарапывать засохший известковый раствор из-под одного из нижних камней, наименее прочно, как мне показалось, сидевшего в общем ряду, используя в качестве инструмента выступавшие части моих железных браслетов и звенья тяжелой цепи. Чтобы прикрыть следы своей деятельности, я поставил рядом с собой табурет и продолжал трудиться до тех пор, пока тюремщик не принес мне ужин. Когда он удалился, унося посуду и остатки скудной снеди, я вновь приступил к делу и не прекращал его всю ночь до самого утра.

Если вам покажется, будто я слишком долго возился над одним-единственным камнем в стене, то прошу учесть, что работал я на ощупь, впотьмах, и орудия мои вовсе не были предназначены для таких целей. Я до крови стер пальцы и кожу на запястьях, прежде чем выцарапал цемент настолько, что дальше наручники больше не могли проникнуть; тогда я стал заталкивать между камней звенья цепи и загонять их в щель при помощи ножки от табурета — трудности подобной операции можно себе представить, если вспомнить, что этой же цепью были скованы мои руки. Как бы там ни было, но к утру тем не менее усилия мои достигли результата: после очередного толчка ножкой табурета камень пошатнулся и вывалился внутрь пустого пространства за стеной.

Сквозь крохотное оконце в моей темнице начали проникать первые лучи зарождающегося утра, и я поспешил поскорее убрать следы моих ночных стараний, чтобы тюремщик, принеся мне завтрак, ничего не заподозрил. Я собрал всю цементную пыль, покрывавшую пол у стены, и высыпал ее в отверстие, образовавшееся на месте выпавшего камня. Оттуда на меня пахнуло кисловатым запахом слежавшейся золы и угара, и я понял, что обнаружил старый камин, замурованный за ненадобностью. Усевшись спиной к отверстию, я поставил перед собой табурет и, положив не него скованные руки и склонив на них голову, стал ожидать прихода тюремщика, надеясь своей позой убедить его в том, что я безмятежно проспал всю ночь и еще не совсем очнулся от сна. Я опасался лишь, как бы он не обратил внимания на мои разбитые в кровь пальцы и на ссадины на запястьях, но тюремщик их не заметил и ушел, ничего не подозревая.

Камень, провалившийся внутрь замурованного камина, был для меня безвозвратно утерян, но извлечь из стены второй не составляло уже больших трудностей. Однако заниматься этой работой днем было бы неосмотрительно, так как ко мне в любой момент мог кто-нибудь заглянуть и застать на месте преступления. Поэтому я решил днем немного отдохнуть и поспать, с тем чтобы с новыми силами взяться за дело в ночное время. Правда, отдохнуть, а тем более поспать, сидя в полусогнутом положении, прижавшись спиной к стене, чтобы прикрыть в ней дыру, оказалось весьма непростым и, как ни странно, довольно утомительным делом. Стоило мне задремать, как я тут же просыпался, в ужасе замечая, что сдвинулся с места и отверстие в стене открыто для всякого любопытного взгляда; к тому же от неудобной позы у меня сильно заломило поясницу, так что сидеть я больше не мог и придумал более простой и надежный способ. Я приставил табурет к дырке в стене, а сам улегся на полу, прижавшись к табурету и закрывая своим телом пустое пространство между его ножками. Убедившись, что такой способ надежно гарантирует меня от всяких неожиданностей, я наконец успокоился и крепко заснул.