Джек Кавано - Колонисты

В своем роскошном особняке на севере Бостона Присцилла поселила Энн Пирпонт и создала юной поэтессе все условия для творчества. В бостонском обществе о двух молодых женщинах тотчас стали ходить самые разные слухи, а к дверям их дома вереницей потянулись поклонники, которые обхаживали Присциллу из-за ее денег, а Энн — за девичью свежесть и красоту. Однако все они неизменно получали от ворот поворот. Энн хранила верность Джареду, и то письмо, которое он прислал с Багамских островов, лишь укрепило ее решимость дождаться любимого. Присциллу же не интересовали романы, куда больше ее занимали хитрости капиталовложений.

Вдова Стернз оказалась очень удачливой предпринимательницей. Наделенная подвижным умом и завидной трезвостью, она мгновенно уловила, что мужчины всерьез не воспринимают женщину в качестве главы компании, и все свои дела вела через третьих лиц, неизменно сохраняя инкогнито. Начала Присцилла с вложений в конкурентов Дэниэла Коула, без особого усилия обеспечив им преимущество над преуспевающим коммерсантом. Вторым ее шагом была скупка мелких компаний и вытеснение не очень расторопных предпринимателей, что сделало ее крупным собственником. Присцилла гордилась своими успехами, ее дела пошли, и это доставляло ей определенное удовлетворение. Но не меньше вдову Стернз тешила мысль о неприятностях, которые она доставляет Дэниэлу Коулу. Главному ее конкуренту приходилось все тяжелее, суммы на ее счетах все росли. Конечно, ради этого ей приходилось допоздна сидеть над счетными книгами, что в минуту плохого настроения казалось ей ложкой дегтя в бочке меда.

Энн опустила книгу на колени и вздохнула. Услышав этот вздох, Присцилла оторвалась от своих подсчетов и записей и подняла глаза на подругу. Девушка сидела в кресле-качалке у огромного окна, выходившего в сад. Под окном пышно цвели желтые и красные розы, обсаженная живой изгородью дорожка вела к фонтану с маленьким водопадом, — эта идиллическая картинка как нельзя лучше подходила к облику юной поэтессы, полной надежд и почти детской непосредственности. Теплые солнечные лучи освещали шелковистую кожу Энн, ее ясные светло-серые глаза и милую нижнюю губку, такую пухлую, что она казалась слегка надутой, как у обиженного ребенка. «До чего она не похожа на меня», — подумала Присцилла и почти позавидовала тонкой талии Энн, ее узким запястьям и изящным рукам, с какой-то особой грацией державшим раскрытую книгу. Пожалуй, Энн выглядела бы еще более юной и невинной, если бы вместо книги в ее руках была кукла.

— Извини, Присцилла, я тебе помешала.

Присцилла махнула рукой.

— Скучная механическая работа.

Она отложила гусиное перо и потянулась.

— Я с удовольствием сделаю перерыв. Тебя что-то тревожит, дорогая?

Смешавшись, Энн опустила глаза.

— Да, — тихо сказала она. — То есть нет.

Энн снова подняла на подругу свой чистый ясный взор.

— Немного. Мне кажется… Хотя… Ай, наверное, зря.

— Умеют же эти поэты выразить свою мысль! — восхитилась Присцилла.

Энн рассмеялась и сказала проще:

— Я думаю о Энн Брэдстрит…

— Твоей любимой поэтессе?

Энн кивнула.

— Когда я читаю ее стихи, я все время упираюсь в одно и то же: жаль, что это написала не я. Это мои мысли! И как Брэдстрит умеет дарить их нам словами! Наверное, мне не стоит и пытаться.

— Глупости! У тебя прекрасные стихи.

— Ты очень добра, Присцилла, но… Вот послушай. — Она поднесла книгу к глазам и прочла:

— Ты все время думаешь о Джареде, — улыбнулась Присцилла.

— Прошло так много времени, а я получила всего одно письмо. Не знаю, помнит ли он еще обо мне. Может, хотя бы во время шторма ему хочется оказаться дома, рядом со мной.

Ее мечтательный взгляд говорил о том, что мысленно она видит Джареда, где-то далеко в море тоскующего по ней.

— Госпожа Брэдстрит уже написала все, что я чувствую. Ты понимаешь мою беду?

По правде сказать, Присцилла не видела в этом никакой беды, но ведь она не писала стихи. Ее мир состоял из цифр и фактов, прибылей и скидок, выигрышей и потерь. Ее мир был реальным и осязаемым, а вселенная Энн — это переплетение мыслей и чувств с игрой воображения.

— По-моему, ты напрасно робеешь. Твои стихи ничуть не хуже стихов госпожи Брэдстрит.

Поняв, что ее слова не показались Энн убедительными, Присцилла попросила:

— Прочти мне стихотворение, которое ты написала сегодня ночью.

— Боюсь, мне кажется, над ним еще нужно поработать.

— Послушай, Энн, позволь мне самой составить мнение. Пожалуйста.

Отложив в сторону книгу, Энн достала из ящика стола исписанный листок. Чистым, нежным голосом она начала читать:

— Как это тебе удается? — воскликнула Присцилла, не отрывая взгляда от подруги.

Слова Энн показались ей каплями дождя, падающими на иссушенную солнцем землю.

— Что, писать стихи?

Присцилла отрицательно покачала головой; она едва сдерживалась, чтобы не расплакаться.

— Нет, оставаться оптимисткой. Если бы я была способна так сильно верить в надежду!

В этот момент в дверь постучали. Ласково прикоснувшись к плечу Присциллы, которая украдкой смахнула слезы, и шепнув ей: — Мы еще поговорим об этом, — Энн пошла следом за чернокожим слугой посмотреть, кто к ним пришел.

Оставшись одна, Присцилла рассердилась на себя: ну вот, расчувствовалась, как сентиментальная барышня. Но ей пришлось немедленно взять себя в руки: из гостиной она услышала, как открылась входная дверь и мужской голос спросил что-то про дымоходы. Присцилла вскочила. Она наняла трубочиста почистить дымоходы, но трубочист должен был сделать это вчера ! Ладно, она объяснит этому трубочисту, что значит опоздать на целый день. И вдова Стернз, готовая к бою, решительным шагом вышла из гостиной.

— Присцилла, дорогая, посмотри, кто пришел чистить наши дымоходы! — воскликнула Энн.

В дверях стоял высокий, статный человек с волнистыми волосами с приятным рыжевато-каштановым отливом, с головы до пят он был покрыт густым слоем сажи. В руках у него была целая охапка метел и щеток, таких же закопченных, как он сам.