Николай Бахрошин - Черный огонь. Славяне против варягов и черных волхвов

Хороша! А мужикам себя не дает.

Я вот думал тогда: может, у нее по женской части не хватает чего? Нет, с виду вроде бы все в порядке. Когда она мылась в реке вместе с другими бабами, я нарочно смотрел. Груди, правда, небольшие, девичьи, но торчком стоят, подмигивают темными сосками. Кожа гладкая, чистая, блестит на солнце. Бедра полные, налитые. Черные волнистые волосы промеж ног и под мышками, мягкие с виду, как шерстка ягненка. Хороша! Так бы и впился в нее как клещ!

Но там, внутри, кто ее пробовал? То-то, что никто. Никому не давалась. Наши-то девки как? Пока решают, с кем будут жить, уже одно-два чада бегают по двору. Редко кто без прибытка к мужику в избу входит. А вокруг этой парни вились, как оводы вокруг коровы. И ничего! Мужики постарше пробовали уговорить. Сулили, кто чем богат. Опять ничего! Сам Злат, старейшины Зеленя сын, первый силач во всем нашем роду, два раза с ратью походным князем ходил, богатый теперь, кружил, кружил возле избы бабы Мотри, но так ничего и не выкружил.

Я, врать не буду, тоже испытал удачу. Как-то объяснил ей по чести, мол, если мужик нужен, только скажи-намекни. Я, сама знаешь, живу с бабой, трое детишек у нас. Но это не помеха. Завтра же объявлю перед всеми родичами, что отсылаю дурную бабу прочь, а себе хорошую беру, новую. Ее, значит. С молодых-то парней что толку, им бы только по кустам скакать, с кем — без разницы. Сегодня — одна, завтра — другая, ненадежный народ. В голове, кроме смеха, одни несерьезности. А я — мужик зрелый, холить буду и нежить. Запасы у меня в закромах. Серебро есть, меха на продажу. Может, не столько, сколько у Злата, все помнят, как он походную добычу делил. Но есть, на двоих хватит. Только бровью поведи, что согласна!

Не повела бровью. Пронзительно посмотрела синими своими глазищами, как огнем обожгла. Ушла. И не сказала ничего, а словно бы гнилой водой облила с головы до ног. Будто провалился в болото ржавое и обсыхаешь после. Обидно даже.

Потом я еще долго не встречался с Сельгой лицом к лицу. Не по себе было. Вроде ничего не сказал противного обычаю, а все одно, будто виноват перед ней…

Думал я про нее, врать не буду. Много думал. И понял — не нее так просто. Если рассудить — нашли Сельгу в лесу, растила ее баба Мотря, сама девка все время в лес срывается, как волчонок с привязи. Нет, тут нечистая сила где-то рядом ходит. Иначе чем можно объяснить, что у мужиков старых и малых от одного ее вида в голове дурман кружится? Ничем, правильно! Потому что баба и есть баба, все они одинаковые. Что на них смотреть? Когда загорится нутро — вроде сладко. А справил нужду, спустил семя, понимаешь, чего в ней хорошего, в бабе-то? Разве что волосы, подушку набить ради крепкого сна. Я-то знаю, я долго живу. Я умный. Родичи думают, что я вредный, а я просто умнее других, таким уродился…

Я уже и к волхву Олесю ходил советоваться, колоду меди носил богам в жертву. Хороший мед, прозрачный, как вода в Илене. Полная колода была, упрел весь, пока тащил.

Мед старик Олесь взял. Пожевал губами довольно. Пошел на капище, пошептался с чурами. Вернулся, сказал, боги принимают жертву. А ты, мол, иди отсюда пока. Они думать будут.

Я и пошел, конечно. До сих пор жду ответа. Боги не торопятся, некуда им торопиться.

Может, мало принес? Что богам — одна колода на столько ртов. Две надо было. Сельга так и осталась для меня непонятной. И глаз не оторвать, и зубом не укусить. И общем, одно слово — пришлая…

Я, Корень, скажу по правде — Кутря тоже наполовину пришлый. Хоть и наш родович, помню я, как он еще беспортошным по селу бегал, но глянешь с другого бока — чужой. Парнем еще пропал, много зим и лет его не было. Забыли уже про него. Решили, его лес забрал.

Потом, вернувшись, Кутря рассказал, как дело было. Мол, булгарские гости, что проходили водой неподалеку, сманили его с двумя товарищами в поход. Помогать им тащить челны волоком вкруг порогов. Обещали Явь показать и заплатить за работу изрядно. А так как старейшины, понятное дело, не отпустили бы молодых, булгары уговорили их бежать тайно.

Натерпелись потом. Одного из товарищей быстро взяла себе Илень-река, нырнул однажды за выпавшим тюком и не вынырнул. А Кутрю с другом булгары в конце похода продали как рабов народу древлян. Чтоб не расплачиваться, наверное. Древляне надели на них железные ошейники, но оставили у себя ненадолго, тоже продали. Потом его еще несколько раз продавали, разлучив на одном из перегонов с товарищем. Где он теперь, жив ли, кто знает? Наверное, нет, рабам боги не отпускают долгую жизнь…

А он, Кутря, где только не побывал. Видел земли, куда Морена-зима никогда не дотягивается своими снежными пальцами, купался в теплом море, где вода горькая от соли, а тело не тонет, всплывает в густой воде. Бродил по горячим бескрайним пескам, где сам Хорс гневается на людей, которые там появляются. Бьет их раскаленными кулаками по голове и показывает чудные видения-миражи. Все делал Кутря: дробил камни, добывал соль, прикованный железом, крутил весла на огромных морских ладьях-триерах богатого народа византиев.

С триеры он и убежал. В одном из походов, проходя вдоль берега, они с товарищем из вендов сбили цепь, сломали горло стражу и подались в Дикое поле. Долго шли, совсем приготовились умирать в травяном море. Боги выручили, не дали пропасть, не иначе. На одной из речушек венд-побратим заметил три ладьи со своими соплеменниками. Те пробирались в набег на богатый юг, прихватили их с собой, дали мечи и броню в долг.

Набег оказался успешным. Много крови пролили воины-венды, много домов пожгли, много сладкого вина, пахучего масла и красивых рабынь взяли. Золото, серебро, дорогое железное оружие — в теплых странах всего в достатке. Богато живут. Но чудно. Почитают бога, которого сами же и убили на кресте, есть у них там такая казнь. А как можно убить бога? Непонятно. Наверно, не бог это был, ошиблись они. Но — почитают.

Легко живут в теплых странах, рассказывал Кутря. Сами свои богатства не охраняют, нанимают за деньги воинов. А кто будет хорошо стеречь чужое добро? Тоже непонятно мне, может, приврал Кутря для красоты слов? Его отец-покойник, помню, был бойкий на всякие выдумки…

Венды в набеге не слишком-то сторожились, поняли родичи из его слов. Набегали, как волна на берег. Боялись их местные.

Потом Кутря ходил с вендами и в другие набеги. Жил среди них как равный. Венды уговаривали Кутрю навсегда остаться у них. Ценили его ратную доблесть и ловкость в бою. Но — не остался. Потянуло к своей земле, поближе к нашим богам. Сидишь, бывало, в ночи, под высоким небом яркими, чужими звездами, рассказывал он, и в груди щемит, как вспоминаешь хвойный сумрак лесов или серебряные поды Иленя, неспешно огибающие песчаные плесы…