Олеся Луконина - Чёрная маркиза

Капитан «Разящего» утёр выступившую на лбу испарину, отчаянно переглянувшись с Мораном, который только что выскочил из трюма от своих пушек и тоже застыл, как громом поражённый, пялясь на палубу «Эль Халькона». Попробовал бы он не надеть кирасы!

— Иди прикрой этого дурня! — прорычал Грир.

Моран и без его приказа уже перемахнул абордажный мостик и мчался к Дидье, по пути уложив какого-то бородатого верзилу с аркебузой в руке.

А Грир, стиснув зубы, прыгнул следом за ним на палубу брига и принялся пробиваться наверх, к капитану этой сраной посудины, которого легко можно было отличить от других по полному боевому облачению, — вот уж кто о себе позаботится! — а также по надменной выправке и по тому, как властно он сыпал приказами.

Кисло воняло пороховой гарью, отборная многоязыкая брань висла в воздухе, как сизый дым, испанцы медленно отступали к баку, но ясно было, что без приказа капитана они не бросят оружия.

— Сдавайтесь! — взревел Грир, оглушив скользящим ударом сабельной рукояти вставшего на пути черноволосого мальчишку в залитом кровью кожаном нагруднике. В этом сопляке ему вдруг почудился Моран, и рука его дрогнула. Он пинком отшвырнул безжизненно обмякшее тело к борту и снова повернулся к испанскому капитану, до которого оставалось несколько ярдов:

— Сдайся, jiho de la puta! Спаси своих людей!

Тёмные глаза испанца сверкнули бессильной злобой сквозь прорези стального шлема. Чуть помедлив, он уронил руку со шпагой и сдавленно прохрипел:

— Santa Maria… Madre de Dios…

Грир устало и длинно выдохнул, мельком со странным удовлетворением подумав, что чертяка Дидье может радоваться, чтоб ему провалиться — кровь пролилась, но трупов, насколько он мог судить, бегло оглядев захваченное судно, было не так много, а в его команде были только легко раненные. Он вновь быстро осмотрелся, тревожно ища глазами Дидье и Морана, которые вот только что маячили возле мачты, оттесняя к ней испанского офицера, орудовавшего шпагой, как безумный.

Да где же они, чтоб их черти взяли?!

Грир снова с облегчением выдохнул, встретившись взглядом с Дидье, летевшим на мостик с шальной улыбкой на губах, — стервец был цел и невредим, и бурые брызги крови на его рубахе были брызгами чужой крови, — воистину его ангел-хранитель не дремал…

Или те чертовки, что ему ворожили? Тиш Ламберт, например?

И тут кто-то словно толкнул Грира в плечо.

Стремительно обернувшись, он только успел увидеть, как тот молокосос, которого он несколько минут назад, бесчувственного, отшвырнул к борту, трясущимися руками подымает невесть откуда взявшийся пистолет.

Целясь прямёхонько в грудь Дидье Бланшару.

«… до самого сердца проймёт…»

Грир не колебался ни на мгновение. Он понятия не имел, выдержит ли его старая изношенная кираса удар пистолетной пули, как она исправно выдерживала до этого удары сабель, шпаг и индейских стрел. Он только знал, что Дидье не должен погибнуть — вот и всё.

Чтобы встать между ним и летящей смертью, Гриру достаточно было просто шагнуть под выстрел.

И он шагнул.

Удар был таким, что мир перед его глазами враз померк, а дыхание оборвалось. Боль прорубила грудь, и только через несколько мгновений он осознал, что жив, что всё-таки дышит, что старуха-кираса выдержала и спасла его в очередной раз от другой старухи — с косой.

Его отбросило назад, прямо на Дидье, который, подхватив его, не смог удержаться на ногах, и оба они грохнулись на доски мостика, почти что под ноги остолбеневшему капитану испанцев.

Тот в полном ошеломлении ещё раз помянул Пресвятую Деву, а Грир, глянув в отчаянно расширившиеся глаза Дидье, кое-как отпихнул его от себя, с хрипом вобрал воздух полной грудью и проскрежетал:

— Idiota de los cojones! Моран! Не трожь!

Канонир «Разящего» уже замахнулся саблей на прижавшегося к борту окровавленного мальчишку, но, услышав приказ Грира, только свирепо сплюнул и кинулся к нему. Глаза у него блестели тем же отчаянием, что и глаза Дидье, и это очень удивило Грира, но он подумал, что Моран, конечно же, испугался за этого проклятущего обормота.

Руки и ноги у Грира ходили ходуном, когда он поднимался с палубы, оперевшись на плечо Морана. Но он тут же оттолкнул канонира, как до этого оттолкнул Дидье, и бешено процедил сквозь стиснутые от боли зубы:

— Соберите на «Маркизу» всех этих испанских сhungos, живых и дохлых, и выкиньте где-нибудь, por que cono!

Про себя он решил, что «Эль Халькон», почти не пострадавший при абордаже, ему ещё пригодится. На худой конец, можно было бы подарить его маленькой ведьме Жаклин, которой так не повезло с супругом.

Грир мрачно усмехнулся, ощутив во рту знакомый медный привкус крови, и машинально утёр ладонью прокушенные губы.

Он только мельком глянул на белого, как мел, Дидье Бланшара и тут же отвернулся.

Очутившись наконец у себя в каюте после того, как часть команды его фрегата перекочевала на «Эль Халькон», «Маркиза» высадила уцелевших испанцев во главе с капитаном где-то на побережье, а кровь с палубы захваченного брига была смыта, Грир кое-как распутал ремни спасительной кирасы и с превеликим облегчением грохнул её на пол.

Самое смешное, что он отлично понимал Дидье — боевая броня была очень тяжёлой и адски стесняла движения. Но, Господь свидетель, Грир просто покрывался ледяным потом, представляя себе, что это кровь Дидье сейчас смывали бы с палубы «Эль Халькона».

Он передёрнулся, пытаясь наконец изгнать из головы эту картину, и покривился от нового укуса боли, торопливо скидывая с плеч поддоспешник.

Раскрыв шкафчик в углу, он достал оттуда бутылку с лучшим лекарством — ромом. Присев на койку, содрал зубами пробку и щедро глотнул прямо из горлышка.

Рот и горло загорелись пламенем, и хмель враз ударил в голову.

Вот и славно.

Сейчас полегчает. Сейчас он наконец перестанет видеть, как тело Дидье, завёрнутое в парусину, медленно опускается в океанскую бездну с пушечным ядром в ногах.

О том, что сам он вполне мог отправиться на дно в парусине вместо савана, Грир подумал лишь вскользь. Так же, как и о том, что святой апостол Пётр пинком развернёт его от райских врат по направлению к геенне огненной, едва улицезрев.

Оба паршивца — Дидье и Моран — были живёхоньки и здоровёхоньки, по тысяче чертей им в глотки! Вот что было главным.

И конечно же, стоило ему об этом подумать, как канонир «Разящего» и капитан «Маркизы» даже без стука ввалились в его каюту и статуями застыли у порога.

Глаза у обоих блестели прежней тревогой, а Дидье крепко прикусил нижнюю губу. Парень успел сменить испятнанную чужой кровью одежду на свежую, но осунувшееся лицо его было всё ещё вымазано пороховой копотью.

— Пошли нахуй, — исчерпывающе высказался Грир, тяжело глянув на них, отставил на столик бутылку и снова невольно поморщился, расстёгивая нижнюю рубаху.