Василий Ян - Том 1

Но Спитамен крепко держал шерстяную ткань и, выхватив нож, разом отсек большой кусок одежды и бросил его на пылающие красные угли.

— Эй, молодцы, посмотрите, что сейчас покажется из этого лоскута!

Атраван хотел выхватить лоскут из огня, но десяток рук держали его.

Лоскут задымился, вспыхнул, быстро прогорел, а в пепле показалось несколько золотых монет с изображением персидских царей и сатрапов…

— Вот золото, за которое этот гнусный червяк продавал Двурогому своих братьев. Он хуже вора и убийцы!

Несмотря на свою худобу, атраван был очень силен. Он раскидал всех, кто его держал, и вырвался, оставив в их руках клочья своей одежды.

— Ахурамазда, ты всемогущ, сделай меня летучей мышью! — заревел он и диким прыжком бросился с обрыва.

Через несколько мгновений отдаленный шум покатившихся камней донесся из глубины темной пропасти.

— Неужели вы не догадались, простаки, — сказал Спитамен, — что это был лазутчик Двурогого? Бросьте в огонь его одежду! В ней насекомых столько же, сколько монет. И вы увидите, что под каждой заплатой у него были зашиты не только персидские монеты, но и яванские, с головой Двурогого.

Базилевс, усмирив железом, кровью и огнем Согдиану, отдыхал в Мараканде, в бывшем дворце Бесса.

По вечерам, к ужину, собирались его ближайшие помощники, высшие начальники отрядов и знатнейшие персы.

Возле него расположилась на лежанке, покрытой ценным финикийским малиновым, расшитым золотыми звездочками покрывалом, молодая царица Азии Рокшанек — ее базилевс переименовал в Роксану. Она смотрела удивленными, расширенными глазами на базилевса, на его мускулистых, неуклюжих македонских товарищей, и на лице ее вспыхивал страх, когда громадный кубок Геракла обходил пирующих и каждый залпом осушал его.

Александр мало обращал внимания на нее. Она послужила ему забавой только несколько дней, а затем он занялся планами новых походов.

Когда Александр рассказывал о своих многочисленных подвигах, вошел воин и остановился, ожидая взгляда базилевса.

— Что случилось?

— Князь Датаферн просит принять его.

— Пусть войдет. Целый месяц его не было. Посмотрю, с чем он явился.

Толстый Датаферн показался в дверях. Мышиные глаза его бегали по сторонам. Он тяжело дышал.

Александр стремительно приподнялся с лежанки.

Датаферн повернулся и втолкнул в залу молодую худощавую женщину. Она остановилась, бессильно опустив руки. Голова ее была закутана белой шерстяной шалью, красные, расшитые узором концы шали ниспадали до пола. Малиновая одежда была разорвана и запылена. Глаза смотрели прямо, ничего не видя.

Александр ожидал забавного приключения, какие обычно ему устраивали персидские князья, и крикнул:

— Это что за куропатка? Подведи-ка ее поближе.

Датаферн взял за руку женщину и повел ее через залу по шелковым коврам к тому месту, где возлежал базилевс. Другой рукой князь тащил полосатую торбу, которую согды обычно подвязывают лошадям для корма.

— О величайший! — воскликнул Датаферн, упав возле Александра на колени и подымая двумя руками полосатую торбу. — Я принес тебе дыню, которую ты давно ждешь.

— Какая дыня? Покажи!

Датаферн опустил торбу на пол, вытянул из нее сперва персидский башлык, затем запустил в нее обе ладони и вынул человеческую голову. Он держал ее за волнистые волосы, повернув лицом к Александру.

В зале все затихло. Все поднялись со своих мест и приблизились, желая увидеть странное мертвое лицо.

Это была голова молодого согда или скифа — восточные очертания слегка скуластого лица. Веки были полузакрыты, и печать задумчивости навеки сковала последние движения молодого лица. Оно было по-своему прекрасно. Легкий темный пушок на верхней губе говорил о юных еще годах, и грустный изгиб рта создавал впечатление искренности и правдивости.

— Кто это? — глухо прозвучал голос базилевса.

— Спитамен! — торжествуя, воскликнул Датаферн.

— Мне эта голова нравится, — сказал Александр, — и мне жаль, что я не могу всегда возить ее с собой среди таких моих трофеев, как щит и лук Дария или перстень, снятый с руки Бесса… Лисипп!

— Лисипп, Лисипп, — зашептали голоса, — базилевс зовет тебя.

С лежанки поднялся пожилой грек, знаменитый ваятель, которому Александр поручал отливать из бронзы свои изображения для установки в храмах.

— Я здесь, базилевс, и слушаю тебя.

— Сумеешь ли ты вылить из бронзы такую же точно голову? Это был храбрейший из моих противников. Он не бегал от меня, как другие, а сам нападал.

— Я сделаю, базилевс, — ответил спокойно Лисипп, подойдя к голове и всматриваясь в застывшие черты. — Это прекрасный образ мужественного варвара. Но я должен сейчас же приступить к работе, пока разрушение, которое несет смерть, не изменило этого лица. — Он бережно завернул голову в башлык и вышел с ней из залы. [243] Мраморная голова «умирающего перса в башлыке» хранится до сих пор в музее Терм в Риме.

— А ты кто? Как зовут тебя? — обратился Александр к молодой женщине, стоявшей неподвижно с застывшим печальным лицом.

— Меня зовут, — сказала она среди общей тишины, — Томирис, а тебя, если ты Двурогий, зовут Проклинаемый людьми…

Переводчик-сириец, услыхав эти слова, запнулся…

Базилевс взглянул на него:

— Что она сказала? Переведи!

Когда сириец шепотом перевел ее слова, базилевс, указывая на женщину рукой, отчеканил:

— Я хотел наградить ее, одеть в шелковые одежды, бросить ей талант золотых монет. Я всегда щедро награждаю своих врагов, если они мне покоряются. Но дерзких я жестоко наказываю. Только ради моей радостной свадьбы я не казню ее. Выгоните эту злую волчицу бичами, чтобы она скиталась по дорогам, как нищая!.. Царица Роксана, — обратился базилевс к Рокшанек, — отврати твой невинный взгляд от этого животного в образе женщины. Играйте, пойте песни!

Музыканты встрепенулись, флейты залились под переборы арф. Слуги-персы подхватили Томирис и грубо поволокли ее к выходу.

Воин проводил Томирис до ворот дворца. Она шагнула в темноту и, шатаясь, пошла вдоль стены, опираясь на нее руками.

Темная фигура вынырнула из мрака, перегородила дорогу.

— Томирис… — проскрипел тихий голос.

— Шепе, почему ты здесь?

— Мои друзья следили за тобой, но не могли выручить. Идем скорей отсюда.

Взяв Томирис за руку, Спитамен прошел по узкому переулку, осторожно переводя ее через поперечные канавы, и вышел к повороту, где чернел силуэт высокого верблюда.

— Наконец вы пришли, — сказал детский голос. — Проходили мимо яваны, и я боялся, что они схватят нас.

Спитамен поднял Томирис и помог ей усесться между пушистыми горбами верблюда.