Василий Ян - Том 2

Один кипчакский хан сказал:

— Необходимо пропустить монголов во внутренние пределы нашего царства. Тут, зная хорошо местность, мы легко уничтожим их.

Другие кипчакские ханы советовали предоставить Самарканд и Бухару своей участи, полагаясь на крепость их высоких стен, а позаботиться лишь о защите переправы через многоводную реку Джейхун, чтобы не пустить монголов дальше в Иран.

— Я знаю хорошо этих грубых кочевников, — сказал один хан. — Они пройдут по стране, пограбят ее, но долго здесь не останутся. Они не любят жары. И они и их кони привыкли к холодной зиме. Пока монголы будут у нас хозяйничать, постараемся сберечь нашего любимого падишаха — да продлится на сто двадцать лет его царствование! Мы отступим за хребты Гиндукуша и пойдем дальше к Газне. Там мы соберем новое большое войско. Если же окажется необходимым, то мы сможем удалиться в Индию. А тем временем монголы насытятся добычей и вернутся обратно в свои степи.

— Речь малодушного! — проворчал Тимур-Мелик.

Мухаммед спросил своего сына Джелаль эд-Дина:

— А ты что предложишь?

— Я твой воин и жду твоего приказания.

— А ты, Тимур-Мелик?

— Побеждает нападающий. А кто только защищается, тот обрекает себя ветру тления, — ответил Тимур-Мелик. — Оттого слабый человек, смело нападая, побеждает разъяренного сильного тигра. А уходит за горы тот, кто поджимает хвост, кто боится встретиться с врагом лицом к лицу. Зачем ты меня спрашиваешь? Я давно прошу тебя: отпусти меня туда, где уже рыщут передовые татарские разъезды. Я испробую в стычках с ними, верно ли попадает моя стрела, не отяжелела ли моя светлая сабля!

— Пусть так будет! — сказал Мухаммед. — Скоро откроются от снегов перевалы, и монголы начнут спускаться с гор в долины Ферганы. Там на монгольских головах ты испытаешь свою саблю. Назначаю тебя начальником войск города Ходжента.

Все опустили глаза и соединили концы пальцев. Ясно было, что шах гневается на прямодушного Тимур-Мелика, невоздержанного в речах, как и неудержимого в битве. Он никогда не подливал меда лести в поток красноречия хорезм-шаха. В Ходженте стоял незначительный отряд, и для испытанного вождя Тимур-Мелика не было почета стать начальником ничтожной крепости. Но в словах Тимур-Мелика скрывались обидные шипы, и Мухаммед добавил:

— Тимур-Мелик утверждает, что побеждает только нападающий. Но на войне нужна не слепая храбрость, а рассудительность. Я не обижу и не оставлю ни одного города без защиты. Я тоже думаю, что монголы или татары, закутанные в овчины, не выдержат нашей жары и долго здесь не останутся. Лучшая защита для мирных жителей — несокрушимые стены наших крепостей и…

— И твоя могучая рука! Твоя мудрость! — воскликнули льстивые ханы.

— Конечно, войско, руководимое мною, будет грозной, непоколебимой скалой на пути татар, — сказал Мухаммед. — Разве храбрый Инальчик Каир-хан не держится уже пять месяцев в осажденном Отраре, этим задерживая натиск монголов? Он стойко отбивает все их приступы, потому что я вовремя послал туда в подмогу двадцать тысяч храбрых кипчаков…

— Удалец Каир-хан! — воскликнули ханы.

— Мне говорили верные, знающие люди, что войско татарское по сравнению с моим войском ислама то же, что струйка дыма среди черной ночи. К чему его бояться? Я оставлю в Самарканде сто десять тысяч воинов, не считая добровольцев и двадцати могучих боевых слонов устрашающего вида. В Бухаре имеется пятьдесят тысяч храбрецов. Также и во все другие города я послал по двадцать и по тридцать тысяч защитников. Что же останется от татар Чингисхана, если целый год они будут задерживаться у всех крепостей? Новых войск к нему не прибудет, и его силы будут таять, как снег летом…

— Иншалла! Иншалла! (Дай-то Аллах!) — воскликнули все.

— А я тем временем, — продолжал шах, — соберу в Иране новые войска правоверных. Я со свежими силами так разгромлю остатки татар, что и внуки и правнуки их побоятся когда-либо приблизиться к землям ислама.

— Иншалла! Иншалла! — восклицали ханы. — Это истинно мудрая речь непобедимого полководца!

К шаху подошел начальник диван-арза и передал записку. В ней было краткое сообщение, доставленное нищим дервишем, с трудом пробравшимся сквозь монгольские посты, что двадцать тысяч кипчаков, шедших к Отрару и посланных туда шахом, изменили и перешли на сторону монголов. Все смотрели с тревогой на Мухаммеда, стараясь угадать по его лицу, хорошие или плохие вести. Шах сдвинул брови и прошептал:

— Пора, медлить нельзя! — Затем он встал и, выслушав молитву имама, удалился во внутренние покои дворца.

— Эй, Курбан-Кызык, [103] Кызык — шутник, скоморох. эй, шутник! Отныне ты не будешь больше ковырять землю. Хорезм-шах назначает тебя главным начальником своих храбрых войск. — Не слезая с коня, джигит стучал рукоятью плети в низкую, кривую дверь хижины Курбана.

— Что еще за новая беда стряслась над нами? — кричала худая сгорбленная старуха, мать Курбана, торопливо ковыляя с огорода.

— Выходи скорее, Курбан! Чего он спит днем? Верно, опился бузы. [104] Буза — хмельной напиток, изготовляемый из проса или риса.

— Где нам думать о бузе! — причитала старуха. — Сперва Курбан целую ночь сторожил на канаве, пока не пошла вода, затем он заливал свой участок, а потом один дрался с четырьмя соседями — они хотели раньше времени отвести его воду на свои пашни. Теперь Курбан весь в синяках лежит и охает.

Старуха скрылась в дверях хижины, а оттуда показался Курбан. Он стоял встрепанный, протирая глаза, и со страхом вглядывался в нарядного лихого всадника на сером в яблоках коне.

— Салям тебе, бек-джигит! Что надобно начальнику округа?

— Сам хорезм-шах тебя требует к себе с конем, мечом и пикой воевать с неведомыми яджуджами и маджуджами.

Сутулый, с длинной шеей, Курбан почесывал пятерней спину.

— Перестань смеяться надо мной, бек-джигит! Какой же я воин? Я ничего не умею держать в руке, кроме кетменя [105] Кетмень — род большой мотыги, употребляемой на Востоке вместо лопаты для вскапывания земли. и суповой ложки.

— Это уж не твое и не мое дело рассуждать. Меня послал хаким объехать всех деревенских старшин и передать его приказ: чтобы все поселяне собирались немедленно, — у кого есть конь — на коне, у кого верблюд — на верблюде. Смотри же, завтра ты должен явиться к твоему беку, а он поведет вас, воинов, таких лихих, как ты, на войну. А кто не явится — тому голову долой. Понял?

— Постой, бек-джигит, объясни, в чем дело, какие яджуджи-маджуджи?

Но джигит хлестнул плетью серого жеребца и ускакал. Только пыль облачком поднялась над дорогой и медленно поплыла в сторону, оседая на пашне.