Василий Ян - Том 3

Когда с заходом солнца длинные тени проползли по дворцовой площадке, молчаливый слуга уже стоял возле двери почетного домика. Абдэр-Рахман и ученый, но робкий Дуда выждали еще немного, пока солнце окончательно не погрузилось за горы и в темных ущельях стали плавать голубоватые клочья тумана.

Тогда они вышли из дома, и слуга повел их к горному перевалу. Откуда-то из темноты вынырнули тени сторожевых ассассинов. Они бесшумно подошли, подняв копья.

— Назад, или увидишь смерть!

Слуга позвонил крохотным бубенцом и тихо произнес условленный пропуск. Стражники отступили на шаг назад.

— Проходите!

С вершины перевала открылся вид на небольшую долину, с трех сторон окруженную скалами, а с четвертой была пропасть, наполненная до краев, как чаша молоком, белым туманом. Взошла луна, в ее бледном свете можно было рассмотреть густой сад с правильными рядами деревьев. Посреди сада над прудом взлетала струя фонтана. Впереди показалось продолговатое белое здание, перед которым горели огоньки плошек, обычно зажигаемых в честь почетных гостей. На крыше дома тоже засветилась цепочка веселых огоньков.

— Какой заманчивый приют устроил для себя суровый владыка тайных убийц! — тихо сказал Абдэр-Рахман. — А мне здесь нравится! Пока ничто не предвещает нашей близкой кончины!

— Это хитрая западня! Ловушка для доверчивых! — ворчал Дуда. — Хызр скороприходящий! Охрани нас своей благостной помощью!

Послышались нежный голос и тихий перебор струн лютни. Перед входом в здание на ковре сидела певица в белом, как лунный свет, легком платье. Она тихо пела персидскую песню. Рядом находился крохотный уродец карлик с очень большой головой и страшным лицом. Он выбивал быструю глухую дробь на небольшом барабане.

Приблизившись, Дуда прошептал:

— Покажи щедрость!

Абдэр-Рахман достал из матерчатого скрученного пояса замшевый кошелек и бросил музыкантам по серебряной монете.

Открылась входная дверь, откуда выскользнули четыре девушки, миловидные, с сильно накрашенными лицами, в узорчатых одеждах и бархатных шапочках, обшитых серебряными бляшками, которые позванивали при каждом движении. С почтительными поклонами, прикладывая руки к груди, они приглашали войти внутрь.

— Почтенные, долгожданные, дорогие! Придите в этот сказочный приют радости, забвения и блаженства!

Дуда и его ученик обменялись взглядами и пожали плечами, как бы говоря: «Ну что же, пойдем! Испытаем нашу участь!»

Внутри оказалась небольшая прихожая, сонный слуга и множество туфель, стоявших парами.

«Значит, гости уже собрались, — подумал Абдэр-Рахман. — Нас будут показывать, как заморских зверей, как диковину», — и он смело шагнул за цветную занавеску.

Большая продолговатая зала. Вдоль стен разложены узкие коврики и камышовые циновки. На каждой цветная ковровая или шелковая подушка.

В глубине, в задней стене, большая ниша. В ней посредине низкое широкое кресло. На его спинке изображение, подобное уже виденному, золотого летящего орла.

По обе стороны ниши с потолка спускались узкие длинные полосы ткани; на них изречения из Корана и загадочные наставления. Два из них поразили Абдэр-Рахмана: «Торопись насладиться сегодняшним днем» и «Мудрый ничему не удивляется!».

Оглянувшись, Абдэр-Рахман заметил, что в зале уже находится много людей. Одни лежали неподвижные, равнодушные ко всему, подложив подушку под голову. Некоторые сидели, перебирая четки, и тихо шептали молитву. Одна из девушек прошла вперед и близ ниши указала два коврика, пригласив расположиться на них.

Откуда-то донеслись нежные звуки: как будто переливы флейты и свирели и равномерные удары в бубен.

Абдэр-Рахман растянулся на коврике и вдруг услышал сдержанный стон. С удивлением он увидел, как лежащий Дуда, закрыв лицо руками, вздрагивает.

Абдэр-Рахман сел возле Дуды. По лицу его наставника текли слезы, и большие капли скатывались по рыжей бороде.

— Что с тобой, дорогой мой учитель? Что огорчило тебя?

— Не расспрашивай меня! Налетели старые воспоминания. Мир полон соблазнов, и мы должны бежать от них, а куда убежишь из этой ловушки коварного Иблиса? — И Дуда снова стал всхлипывать.

— Если нам суждено погибнуть, — ответил Абдэр-Рахман, — так по крайней мере последний день мы проведем с достоинством и, наверное, увидим что-либо удивительное. Я не согласен с этим висящим правилом: «Ничему не удивляйся!» Напротив, я люблю удивляться, я хочу бродить по свету, чтобы видеть необычайное, а особенно таких людей, которые своей мудростью или смелостью вызовут мой восторг.

— Ты еще не испытал горьких разочарований, какие пришлось пережить мне за мою долгую скорбную жизнь. Поэтому ты и говоришь как беспечный юноша.

— А я бы хотел до глубокой старости прожить беспечным юношей.

Тихий разговор был прерван хриплыми звуками боевых труб, раздавшимися снаружи дома.

— Сам идет! Сам владыка Аламута направляется сюда! — послышались голоса, и все лежавшие поднялись на колени и опустились на пятки, сложив руки на животе.

Раскрылись двери, и в залу вошли сперва два воина в блестящем вооружении. Они стали по сторонам входа. За ними следовали один за другим несколько придворных. Далее шагали поэты: они отличались большими тюрбанами, концы которых свешивались на левое плечо, на поясе висели калямдары, и под мышкой они прижимали большие книги, в которых были увековечены их вдохновенные песни.

По зале пронесся все усиливающийся шорох приветствий и благопожеланий. Вошел грозный глава ассассинов и на мгновение остановился. Он угрюмо и недоверчиво посмотрел по сторонам, потом двинулся дальше. Правой рукой он опирался на высокий посох с резным набалдашником из слоновой кости, под левую руку его поддерживал великий визирь, почтительно семенивший ногами. Шаги владыки были медленны и внушительны. На бледном лице казалась особенно черной накрашенная борода. Пронизывающие глаза и нахмуренные брови делали лицо грозным.

— Да хранит вас Аллах! — повторил он несколько раз и прошел к нише, где опустился в кресло.

Слуга принял от него посох и встал позади. Великий визирь опустился на колени с левой стороны, но тут же вскочил, чтобы оправить недостаточно красиво спускавшиеся складки широкой одежды своего господина. Тот, погладив бороду и сжав конец ее в кулаке, обратился ко всем бывшим в зале:

— Мои преданные друзья! Сегодняшний день я хотел бы посвятить отдыху от государственных трудов и забот, услышать радостные песни, провести время в сладостной беседе, узнать что-либо новое. Пусть красноречивые бахши сперва споют, радуя слушателей, свои лучшие газели.

Четыре поэта торопливо прошли в нишу, и заметно было, как каждый старался сесть поближе к трону. После короткого безмолвного взаимного отталкивания поэты уселись полукругом.