Василий Ян - Том 3

— Иди в город, что поближе, — во Владимир.

— Это к батюшке твоему, князю Георгию Всеволодовичу? Нет, к нему я не пойду! У него рука тяжелая и незадачливая. Тому назад годов двадцать стоял твой батюшка с суздальским войском на реке Гзе, а потом на Липице. Оттуда он перешел на Авдову гору и зря уложил там все свое войско. Десять тысяч мужиков-суздальцев тогда пало. Да какие все молодцы! А кто нас рубил? Свои же земляки: новгородские, смоленские, ростовские. А для чего рубились? Ты не скажешь? Нет, ты этого не знаешь!..

— Знаю. Они хотели отнять княжение у моего отца, князя Георгия Всеволодовича.

— Князья промеж себя не поладили: сидеть ли во Владимире князю Георгию Всеволодовичу или его родному брату Константину ростовскому? Брат на брата с ножом полез. Каин Авеля хотел зарубить. Заставили братья за себя биться простых мужиков. Нам-то не все ли равно, какой брат будет сидеть на нашей спине: Константин или Георгий? Так князья мужиков не пожалели, и покатились глупые крестьянские головы! О татарах тогда и не слыхивали, а братья резались хуже татар. Теперь князь Георгий Всеволодович, твой батюшка, небось почесывается да охает: как бы у колдунов найти живой и мертвой водицы и поднять против татар этих десять тысяч покойничков? Эх, княжич Владимир, в том-то и беда, что покойничков никакими ни заговорами, ни молитвами не подымешь! А кто из стариков остался жив, как я, кто бился в Липице и помнит, что с нами князья сделали, так те за князем Георгием не пойдут!

— Ты что же речи ведешь воровские? [29] Воровской — раньше означало «разбойничий». — рассердился молодой князь Владимир. — Да как звать тебя? Да я тебя за такие слова зарублю на месте!

— Еще одним покойником больше будет, а татары все равно придут. И мы, мужики, будем с ними драться и гнать из нашей земли — угодно ли это князьям или нет. А как будет с ними драться князь Георгий Всеволодович — мы еще посмотрим! Я с сыновьями и внуками свою ватагу соберу и других сторонников [30] Сторонники — в то время так назывались свободные, не княжеские отряды, своего рода партизаны. призову. Будем татар ловить и на рогатину насаживать… А ты, княжич Владимир, не серчай на старика и кушай мою козлятину на здоровье, да в бою не показывай татарам хвоста своего коня…

Старик снял колпак, низко поклонился князю Владимиру и, тряхнув седыми кудрями, пошел прочь, высокий и прямой. Из кустов вышло несколько мужиков с рогатинами и луками, таких же высоких, стройных, в овчинных шкурах, и пошли за своим родовиком след в след, нога в ногу.

Субудай-багатур сказал Бату-хану:

— Выслушай, джихангир, твоего верного слугу. Немаловажное дело впереди. Ты увидишь ключ к дверям вселенной! Мы должны немедленно двинуться к городу Машфа [31] Машфа, или Мушкаф — так в древних восточных летописях называлась Москва. и взять его раньше, чем его займут другие ханы. Там устроены склады товаров, привезенных из других стран. Там живут иноземные купцы. Там мы захватим большие богатства, заморское серебро и золото, греческое красное вино и германское сукно.

Бату-хан с полузакрытыми глазами ответил усталым голосом:

— Сейчас я занят важным делом. Мы успеем это сделать завтра.

Субудай засопел, наклонился к уху Бату-хана с висящей тяжелой золотой серьгой и едва слышно злобно прошептал:

— На войне один упущенный день, упущенный час — это потерянная победа и пропавшие труды девяноста девяти лет. Ты тратишь по-пустому важный день. Гони, выметай к красным мангусам этих плакальщиков и тунеядцев. Прогони их, или я сам это сделаю! Сейчас пришлю тысячу моих «бешеных» и сам всех здесь разметаю.

Подбородок Бату-хана задрожал от гнева. Глаза раскрылись и уставились в упор в лицо Субудая. Он увидел его прищуренный глаз, изборожденное шрамами, никогда от рождения не мытое лицо с клочками жестких волос, искривленные морщинистые губы, покрывшиеся пеной. Субудая начинала охватывать ярость.

Бату-хан боялся вспышек гнева своего воспитателя и смирился. Он перевел взгляд на просителей-монголов, стоящих на четвереньках, склонив головы до земли. Вереница их тянулась через всю деревянную церковь, выходила сквозь двери во двор, на снежное поле. Бату-хан, стараясь скрыть свое беспокойство, сказал:

— Меня недаром зовут «хороший», «милостивый хан» — Саин-хан! Все, кто мне предан, имеют ко мне доступ, могут сказать моему лицу свои жалобы…

Субудай быстро облизывал длинным языком губы. Бату-хан еще раз на него покосился:

— Я окажу милость еще двум жалобщикам, и мы поговорим с тобой.

Бату-хан сидел, подобрав ноги, на церковном престоле. Сквозь раскрытые двери иконостаса к нему на коленях приблизился старик в полосатом кипчакском халате. Бату-хан остановил на нем равнодушный взгляд, и глаза его опять полузакрылись.

— На что ты жалуешься?

— Меня зовут Назар-Кяризек. Я от самого Сыгнака сопровождаю твое непобедимое войско… Я служу с трепетом и почтением…

— Что ты, слабый старик, у меня делаешь?

— Я сторожу и кормлю будильного петуха у храбрейшего из богатырей, Субудай-багатура…

Бату-хан любил слушать жалобы на своего свирепого воспитателя. Он прошептал: «Дзе-дзе!»

— На что же ты жалуешься? Разве Субудай-багатур тебя обидел?

— Нет, величайший! Но меня наказал Аллах — да будет прославлено его имя! Со мной вместе ушли в поход четверо моих сыновей — все лихие джигиты, один лучше другого.

— Это для тебя почетно! Они заслуживают похвалы!

— В первых же битвах с урусутами пал мой старший сын, храбрый Демир, — да упокоит Аллах его душу в садах своих! — И старик, прикрыв глаза рукавом, всхлипнул.

— Гордись, что твой сын умер в битве. Чем я могу наградить тебя?

Назар-Кяризек, вытирая нос ладонью, прошептал:

— Я твоя жертва! Твои милостивые слова — моя лучшая награда!

Субудай прошипел:

— Я его знаю, этого старика. Он старается изо всех сил, и ему можно дать полезное для нас поручение. Стань в сторонке, старик, и жди.

Следующий проситель был в арабской одежде, полосатом шерстяном плаще и мусульманском белом тюрбане. Его кафтан был изодран и висел клочьями. Купец подполз к престолу на коленях и стал с хриплым стоном причитать, ударяя кулаками в грудь.

— Чего он хочет? Я не понимаю его речи.

Толмач объяснил:

— Это бухарский купец. Старшина двенадцати других купцов. Они сопровождают твое блистательное войско и скупают у воинов одежду и вещи, захваченные в битвах. Бухарский купец жалуется, что его обидели твои воины, избили и отняли все имущество.

Бату-хан оживился. Лицо исказилось хищной улыбкой. Он сказал, ударяя ладонью по колену:

— Купцы мне полезны! Купцы привозят нужные товары! Купцы необходимы моим воинам, которые не могут тащить за собой по вселенной все богатства, захваченные в долгой войне. Кто обидит преданных мне купцов, тот увидит смерть. Можешь ли ты указать желтых собак, которые тебя ограбили?