Огюст Маке - Прекрасная Габриэль

Король, нежный и огорченный, не мог выдержать подобного зрелища. Он поднял Габриэль и, сам прослезившись, прошептал:

— Итак, все кончено!

Пусть представят себе позу графа д’Эстре во время этих сетований. Он с бешенством кусал перчатки и шляпу.

— Вот почему вы не были сегодня в Сен-Дени, чтобы присоединить ваши молитвы к молитвам всех моих друзей, — сказал Генрих Габриэль.

— Сердце мое говорило эти молитвы, государь, — отвечала Габриэль. — И никто в вашем королевстве не произносил таких искренних молитв для вашего счастья.

— В то время, когда вы были несчастны! Ведь вы были несчастны, потому что вас принудили выйти замуж.

— Я должна была повиноваться моему отцу, государь, — сказала Габриэль, и слезы ее усилились.

— Король, — продолжал Генрих с раздраженным видом, — не нарушает прав отца семейства, но когда женщина несчастная обращается с жалобами к нему, король имеет право помочь ей. Обратитесь ко мне с вашими жалобами, мадемуазель д’Эстре. Увы! Я должен бы сказать мадам… но невежливость была так велика, что я не знаю даже имени вашего мужа.

— Это благородный дворянин, преданный слуга вашего величества, — вмешался граф д’Эстре. — Притом мне кажется, что теперь вы его знаете, государь.

— Я вас не понимаю, — надменно сказал король.

— Отец мой хочет сказать, что месье де Лианкур исчез тотчас после свадьбы, — сказала Габриэль, доброе сердце которой хотело успокоить короля и защитить отца.

— Исчез? — вскричал обрадованный король.

— И граф д’Эстре, — начала Габриэль с коварной улыбкой, — полагает, что это известно вашему величеству.

— Что это значит? — спросил Генрих.

— Королю всегда известно все, — сказал граф д’Эстре, очень затруднявшийся.

— Если я знаю что-то, я о том не спрашиваю. Теперь, по милости мадам де Лианкур, я знаю, как зовут ее мужа. Если я не ошибаюсь, это фамилия пикардийская.

— Точно так, государь, — отвечал граф д’Эстре.

— Но тот Лианкур, которого я знаю, горбат.

— Это именно он! — вскричала Габриэль.

— Это мне прискорбно, — сказал Генрих, дурно скрывая свою досаду, — но я радуюсь, что у него достало догадливости исчезнуть, чтобы такому безобразному мотыльку не испортить такого свежего и благородного цветка.

Граф д’Эстре заскрежетал зубами.

— Я осмелюсь, однако, умолять ваше величество, — сказал он, — сделать распоряжение, чтобы отыскать месье де Лианкура. Подобное исчезновение, если оно происходит от преступления, должно интересовать короля, потому что жертва — один из его подданных; а если это только шутка, то она огорчает целое семейство и наносит ущерб репутации молодой женщины. Это опять король должен прекратить.

— Вот еще! — вскричал Генрих. — Чтобы я заботился о потерянных мужьях и исчезнувших горбунах!.. Бог мне свидетель, что в день битвы я сам отыскиваю, согнувшись, трепеща, моих бедных подданных, раненых или мертвых. Я щажу себя не больше простого солдата. Но когда вы выдали вашу дочь замуж, не предуведомив меня, и хотите принудить меня отыскивать вашего зятя, когда я в восхищении, что он отправился ко всем чертям, вы принимаете меня за шуточного короля, месье д’Эстре. Если бы я знал, где ваш зять, я не сказал бы вам, зажигайте все ваши свечки и ищите.

Габриэль и Грациенна, увлеченные этой непреодолимой живостью, не могли одна — чтобы не улыбнуться, другая — чтобы не расхохотаться. Граф д’Эстре, бледнее и сердитее прежнего, сказал:

— Если это ответ, достойный заслуг моих, моего сына и нашей неутомимой преданности, если это я должен сообщить моим друзьям, ожидающим в моем доме, куда я не смею возвратиться, опасаясь насмешек…

— Если над вами насмехаются, — возразил король, раздраженный этими неблагоразумными словами, — вы это заслужили, потому что вы не поверили французскому королю, дворянину безупречному. Что касается ваших заслуг, которыми вы меня упрекаете, оставьте их при себе. С этой минуты они мне не нужны. Оставайтесь у себя; я пришлю к вам завтра вашего сына, маркиза де Кевра, который, однако, человек честный и которого я любил как брата и за его достоинства, и из дружбы к его сестре. Оставайтесь все вместе: вы, ваш сын и ваш зять. Я родился королем наваррским без вас, сделался королем французским без вашей помощи и сумею сесть на моем троне в моем Лувре без ваших услуг, которыми вы меня упрекаете.

— Государь! — вскричал граф д’Эстре, бросаясь на колени, потому что он видел погибель всего своего дома. — Вы меня поражаете!

— Пропустите меня! — вскричал король. — Между нами все кончено.

Граф удалился, задыхаясь от стыда и горести.

— А между нами? — тихо спросил Генрих Габриэль.

— Государь, вы сдержали слово, — сказала бледная молодая женщина, — и я сдержу свое. Вы сделались католиком, а я буду принадлежать вам, только берегите ваше достояние.

— О, вы берегите его! — вскричал Генрих с порывом страстной любви. — Поклянитесь мне в верности. Если ваш муж найдется, не забывайте меня!

— Я буду помнить, что я принадлежу другому, но сократите мою пытку, государь!

— Будьте благословенны за это слово… Вашу руку.

Габриэль протянула свою нежную ручку, которую король почтительно поцеловал.

— Я уезжаю нынешнюю ночь атаковать Париж, — сказал король. — Вы скоро получите обо мне известие. Но каким образом вы могли прислать мне известие о вас, да еще с моим гвардейцем?

— Это был один из молодых людей, живущих в монастыре, — сказала Габриэль. — Это два друга мужественные, умные и великодушные.

— Ах да! Один из них тот раненый, которого привез Крильон; красивый мальчик, мне так нравится его лицо!

Габриэль покраснела. Эсперанс за кустами бузины смотрел на нее издали, неподвижный и бледный, обняв рукой шею Понти. Король обернулся, следуя за взглядом Габриэль, и, приметив молодых людей, сказал:

— Я сам их поблагодарил бы, но это значило бы изменить вам. Поблагодарите их от меня.

Он сделал дружеский знак Понти, сердце которого дрогнуло от радости.

— Государь, — сказала Габриэль, столько же из сострадания к отцу, столько же и для того, чтобы отвлечь внимание короля, еще одно слово об Эсперансе которого сконфузило бы ее, — вы не уедете, не простив моему бедному отцу. Увы! Он был жесток ко мне, но это честный и верный слуга. А брат мой? Неужели и он будет страдать от моего несчастья? Неужели вы лишите его возможности служить своему королю?

— Вы добрая душа, Габриэль, — сказал Генрих, — а я не мстителен. Я прощу вашему отцу тем охотнее, чем смешнее муж. Но я хочу, чтобы он был обязан вам моим прощением и чтобы это прощение было выгодно для нас. Пусть думает пока, что я еще сержусь. Притом я действительно сержусь. Удар еще отдается в моем сердце.

— Вам будет большой честью, государь, — продолжала молодая женщина, — если вы не сделаете вреда моему несчастному мужу. Продолжайте удерживать его вдали от меня, только бы он не страдал.