Роберт Паль - И на земле и над землей

Сначала робко, но затем все смелее и решительнее огнекудрый Сурья всходил на небо. Первый его вестник Утренник уже проскакал по нему на огненном коне, очищая и пролагая путь для своего великого владыки.

Сурья и сам прекрасно знал этот путь, хорошо освоенный им за тьмы и тьмы тысячелетий, но так было принято в Сварге. Так вершилось еще с того далекого времени, когда сам Всеблагой и Самосущий Творец-Тваштар, покатав его в своих мудрых ладонях, в первый раз выпустил в небо — светить и животворить.

Да, так предначертал сам Дед, отец всех богов, живущий в синей Сварге, — верховный бог славян Сварог. Вот Сурья и крутит свои огненные круги, золотые колеса жизни вокруг земли. И по светлой ее стороне, и по темной. Где он плывет в своей сияющей ладье, там и свет, там и день. А уйдет — будет ночь. А где была ночь — будет день.

Таков закон Вселенной и воля Единого. И сойти с этого пути Сурья не властен. Даже если задумается или задремлет, сомлев от вечной качки движения. Случись такое — огненные Суражии конники тут как тут. Что утром, что в полдень, что к ночи. И в этом своя мудрость и красота. Слава прекрасному огнекудрому, дарящему свет и жизнь Сурье! Слава могучему Сварогу, единому и многоликому, ибо и Сурья, и Святовит, и Огнебог, и Велес, и Перун, и другие боги русичей — только частные лики его, Единого и Множественного бога вселенной, бога богов, бога людей и всего живого. Слава ему!

Вышедший из тени хребтов сумрачного Тавра человек остановился, омыл свое лицо живительным светом нового дня и радостно воздел к нему руки.

— Здравствуй, прекрасный Сурья! Здравствуй от века и до скончания веков. Славим тебя и всех богов наших. Славим — оттого и славные, оттого и славяне…

Сотворив утреннюю молитву, человек словно обрел новые силы и продолжил свой путь к морю. Шаг его стал еще более тверд и широк. Крепкие кожаные башмаки уверенно подминали сухие травы, оставшиеся еще с прошлого лета, и бережно ступали по нежной юной зелени новой весны. Длинная тень согласно с его шагами скользила рядом, качая тенями-руками, двигая тенями-ногами и тенью-головой. Широкие сильные плечи и кривая спина мерно колыхались в такт каждому шагу.

Человек посмотрел на себя как бы со стороны, горестно сжал обветренные губы и отвернулся: он не любил своей тени. Тени с горбом на спине, которого ей, как и ему самому, не скинуть с себя никогда. Ни в каком зеркале его не увидишь, а вот простодушная тень ничего скрывать не умеет. И видеть это ему нестерпимо больно и досадно. Каждый раз вспомнишь то, чего помнить никак бы не хотелось. Но — напоминает! И тогда в гневе сжимаются зубы, а руки ищут меча. Горько, но может быть, так и надо? Чтобы не умерла память, чтобы не притупился гнев?

Отвернувшись от своей неказистой тени, человек энергично передернул плечами, будто стряхивая с себя опостылевшее наваждение, и опять поднял лицо к солнцу. Распаляемое изнутри веселым Яром-Ярилой, богом буйного весеннего преображения, оно одаряло землю таким светом и теплом, таким восторгом и ликованием, что он тут же просветлел душой, но тем не менее озадаченно вопросил:

— О лучезарный Сурья, отчего ты так добр и щедр ко всем без разбору? И к тем, кто всем сердцем славит тебя, и к тем, кто тебя не почитает. Справедливо ли?

Сурья, весь поглощенный своей жизнетворящей работой, не расслышал его вопроса. А если и расслышал, то не счел нужным ответить. Знать, у богов свое представление о справедливости.

Слева от тропы путника, чернея крепостными стенами и сияя поднимающимися над ними золотыми куполами греческих храмов, возвышался древний город русичей Сурож. Давно, много-много веков назад они основали его тут, на берегу синего Русского моря, в этом богами обласканном солнечном крае. Поэтому и Сурож. А Сурож-Сурья есть Солнце.

И опять гневно сжались кулаки путника. Был Сурож, а теперь — Сугдея. И все они, живущие в этой части Руси, для эллинов — сугдеане, а чаще всего по-старому: варвары, скифы, сарматы, гунны. Пользуясь случаем и доверчивостью хозяев, сначала приплывали мирными торговцами, потом стали строить и свои дома, а там и за оружие взялись, отняли город для себя, окромили каменной стеной. И так — по всему морскому берегу от Дуная до Асских гор, от Хорсуни-Херсонеса до Корчева и древнейшего города наших далеких пращуров кимров на Босфоре Киммерийском.

Одни ушли за славой, другие пришли за златом. И имеют его!

Солнце сияло, ветер, потерявший свою ночную колючую свежесть, озорно дергал за бороду, взметывал рассыпавшиеся по плечам волосы, чайки над близким уже морем ликовали и радовались весне так же, как и год, и тьму годов назад.

Человек любил эту землю, это небо, это море и даже этот город, уже чужой и, казалось, замышляющий на него что-то недоброе. Оттого он и поглядывал на его стены и кресты то недоверчиво и бдительно, то откровенно враждебно и вызывающе. Но каменные стены были равнодушны к случайному раннему прохожему, к тому же еще и безоружному.

За свою долгую службу эти камни повидали многих: и воинов Боспора, и понтийского царя Митридата, и заносчивых ромеев, и бесстрастно-жестоких римлян, и излишне добродушных и щедрых киммерийцев и скифов, а потом сарматов, русколан, готов, алан, гуннов, тюрков…

Много было их у этих стен, и всем город был нужен — вместе с ними, этими стенами, золотом, кораблями, человеческим товаром, землей, небом, морем. Впрочем, со стенами пришельцы не церемонились, их влекло то, что было за ними. А чтобы подняться после них заново, городу требовались порой столетия.

Сейчас над бывшим Сурожем, как и над другими эллинскими городами Таврики, неотступно висит тень нового хищника — Хазарского каганата. Блистательный, гордый Рим пал под копытами коней северных варваров, василевсам угасающего Царьграда не до таких мелочей, как их далекие обедневшие города на чужой земле, — по горло увязли в войне с мусульманами-арабами, как прежде с персами, достойными соперниками в борьбе за химеру мирового господства.

Зато без помощи Хазарского каганата эллинам уже было не обойтись. Всех своих прежних союзников они потеряли или предали, остался он. А эти города… С молчаливого согласия империи каганат, не откладывая, быстро прибрал их к своим жадным рукам.