Томас Майн Рид - Белый вождь

По приезде домой в свою роскошную квартиру первой заботой Вискарры было потребовать вина, и он пил много, чтобы утопить свою грусть и досаду в вине, в чем и преуспел на первых порах. Но облегчение, доставляемое винными парами, кратковременно. Усыпленные ими страсти не замедлят проснуться раньше, чем индивидуум полностью отрезвеет. Все в мире вина не в состоянии продлить забвение до бесконечности. Ревность и зависть вновь проснутся, и очень скоро!

Сердце Вискарры волновали различные чувства: любовь, по крайней мере то чувство, на какое способны подобные развратники, ревность, гнев, распаленный тем, что с ним обошлись невежливо, уязвили его самолюбие, унизили, и в особенности отчаяние. Он понимал, что повторить посещение значило бы подвергать себя новой и, может быть, более жестокой неудаче. Как теперь повторить ухаживание? Очевидно, блондинка не обращала на него внимания, несмотря на его золотое шитье, султан и высокое положение. Эта девушка совершенно не походила на тех, которых он до сих пор удостаивал своим вниманием. Сколько обитательниц долины, не задумавшись, приняли бы от него унцию золота!

Ему невозможно теперь было ехать на ранчо, но в таком случае каким же образом и где увидеться с Розитой? Она редко приезжала в город, да и то постоянно в сопровождении брата. Никак не исправить этот свой неудавшийся визит. Он разделен был с ней так же, как если бы она находилась за монастырскими стенами, даже больше. Никакой надежды… Но следовало ли из-за этого отказываться от победы? Нет, он не отступится. Он не хотел, чтобы поползли слухи, будто великий волокита, неотразимый сердцеед Вискарра отвергнут простой полунищей работницей. Он не знал неудач до сих пор – не узнает и теперь.

Только одно уже тщеславие могло подвигнуть полковника к настойчивости, но его страсть не требовала подпитки: она была в высшей степени возбуждена препятствиями, и от этого его энергия и упрямство возрастали еще больше. Самолюбие коменданта, оскорбленное презрением Розиты, тем более страдало от благосклонности, которую девушка оказывала молодому скотоводу. Еще на празднике он заметил дружеские отношения между доном Хуаном, Карлосом и его сестрой, видел, как они разговаривали, выпивали и веселились все вместе. С тех пор он почувствовал ревность, хотя и льстил себя надеждой на скорую и легкую победу. Но это чувство, еще слабое вначале, неимоверно возросло с тех пор, как он в самый момент своего унижения увидел соперника на дороге к ранчо, где ему, вероятно, расскажут обо всем, что произошло, и они вместе с блондинкой будут смеяться над ним. Над ним – Вискаррой! Эта мысль сжигала его.

Значит, теперь тем более необходимо овладеть Розитой, но, не обладая достаточным хладнокровием для составления подобного плана, полковник послал пригласить Робладо.

Капитан был способным сообщником, пригодным как никто для организации достижения этой цели… Оба они относились к женщинам довольно грубо, оба были подлецами, но Вискарра был скорее сценический герой, мастер обольщения, искусный в волокитствах, не пропускавший ни одной хорошенькой женщины, а более развращенный Робладо использовал при случае и насилие, не брезгуя никакими средствами, и не отступал ни перед чем, если это было выгодно и неопасно. Негодяй он был, конечно, более изощренный, чем комендант.

«Это человек, какой мне необходим, – подумал Вискарра. – Он знает все хитрости любви, стратегию и тактику как у цивилизованных народов, так и даже у диких индейцев. Вероятно, он даст мне дельный совет в данном случае».

Робладо, со своей стороны, также нуждался в совете: он просил руки Каталины, которую дон Амбросио и обещал ему, но сеньорита не дала своего согласия, к величайшему изумлению всех обитателей Сан-Ильдефонсо. Она окончательно не отказала из опасения вызвать резкую реакцию своего отца, который мог проявить отцовскую власть и заставить ее подчиниться; но она попросила отсрочки, сославшись на то, что ей еще рано выходить замуж, и дон Амбросио согласился отложить свадьбу. Но это пришлось не по вкусу Робладо, который мечтал разбогатеть как можно скорее. Во всяком случае он надеялся вернуть дона Амбросио к его первоначальному решению, воспользовавшись для этого влиянием коменданта, и, чтобы расположить в свою пользу последнего, готов был оказать ему всяческие услуги, чтобы начальник оказался у него в долгу.

Едва только капитан узнал, в чем дело, он в ту же минуту обратился к коменданту:

– Вы не так начали, дорогой полковник, и это меня удивляет, когда я подумаю о вашей ловкости и вашем опыте. Вы явились на ранчо, как орел на голубятню, и вполне естественно, что голуби испугались. Вам совсем и не следовало туда отправляться.

– Но как же тогда я мог бы увидеться с ней?

– Смотря по обстоятельствам, у вас дома или в другом месте.

– Это невозможно. Она никогда не согласилась бы прийти.

– Понимаю, что лично с вами она не стала бы вступать в переговоры, но неужели вам не известно, что существуют сводни?

И Робладо громко расхохотался.

– Посредницы? А я и не подумал об этом. Я никогда в них не нуждался.

– Все вы, помешанные на приличиях, пренебрегаете этими посланницами любви. Что же касается меня, то, по-моему, они полезны в высшей степени: избавляя нас от труда и излишней траты времени, они снижают вероятность неудачи. Еще и теперь не поздно. Советую вам. А если по каким-то причинам опять что-то не выйдет, останется еще одно средство…

Мы не будем следить за дальнейшим разговором двух негодяев. Достаточно того, если мы скажем, что за стаканом вина они подробно обсуждали путь исполнения своих гнусных намерений. Больше часа, попивая вино, они обдумывали, как дальше действовать. Свой план они начали выполнять, но результат оказался не тот, которого они ожидали.

Избранная ими посредница, сводня, на другой же день отправилась на уединенное ранчо, но потерпела в своем предприятии еще большую неудачу, нежели сам полковник. Прокравшись туда со всеми предосторожностями, она сумела разговориться с Розитой и передала ей признание коменданта, изложив цель своего визита. Девушка тотчас рассказала все матери, и посланнице коменданта пришлось получить такую потасовку, по сравнению с которой неприятности, испытанные полковником, казались сущим пустяком. Она умоляла о пощаде, уже только о спасении жизни от ярости страшного пса. Она подумала жаловаться, но, приняв во внимание характер данного ей поручения, рассудила, что было бы благоразумнее молча перенести страдания и заслуженные оскорбления и проглотить обиду, дабы не потерять окончательно свою профессию.