Томас Майн Рид - Белый вождь

Странное дело! Солдаты, принимавшие участие в мнимой «битве», не могли ответить на вопросы любопытных. Тот говорил одно, этот – другое.

Несколько слов, которыми Карлос обменялся с офицерами и которые слышала большая часть солдат, были весьма обычны, естественны, спокойны, но, сопоставленные с последовавшими событиями, слова эти и вовсе запутывали и без того непонятное дело. Не получив от солдат удовлетворительного объяснения, любопытные разошлись по домам, продолжая спорить, обсуждать случившееся и стараясь общими усилиями разрешить эту таинственную историю. А между тем начали появляться новые вести.

– Вот что случилось, – говорили одни. – Охотник в самом мирном настроении пришел просить помощи против индейцев. С ним было лишь несколько тагносов, которых он взял с собой для содействия в поисках. Комендант сперва обещал помощь, а потом одумался и отказался от своих обещаний, и этот отказ стал причиной вспышки Карлоса.

– Неправда, – говорили другие. – Разве вы позабыли поведение Карлоса в день праздника, его оскорбительное ухаживание за дочерью дона Амбросио, его ревность к Робладо? Причина всему – ревность. Все помнят, как повел себя Карлос в конце праздника, смеялись над ним. Он зол на капитана, и когда не смог его захватить, то поспорил с комендантом и все на нем выместил. И так далее…

Хотя и это предположение было не слишком правдоподобным, однако многие разделяли его из-за невозможности угадать настоящую причину поведения Карлоса. Причина же была известна только четверым в крепости да троим вне ее стен, а все остальные о ней даже и не подозревали.

Одно только, на чем все единодушно сходились, – это виновность охотника на бизонов. Обычная казнь с помощью петли казалась горожанам для него слишком слабой, и, уж когда поймают Карлоса, пусть получит по заслугам! Какая чудовищная неблагодарность! Ведь буквально накануне офицеры вместе со своими храбрыми солдатами отправлялись в погоню за индейцами, чтобы оказать ему такую услугу, а он пожелал их крови! Должно быть, он лишился рассудка, или его околдовала старая мать.

Убить поручика Гарсию, самого любимого из всех офицеров! Проклятие!

Действительно, Гарсия пользовался всеобщим расположением не потому, что обладал большими добродетелями. Его любили и уважали за доброту, мягкий характер, он никому не приносил вреда. Словом, совсем не походил на старших офицеров.

В описываемый вечер не было в Сан-Ильдефонсо ни одной души, ни одного человека, расположенного к охотнику. Впрочем, мы ошибаемся: в одном сердце горело прежнее пламенное чувство к нему, это было сердце Каталины. Но и она не знала таинственных причин, руководивших ее возлюбленным. Одно она знала твердо: он не способен на дурное дело, он не может быть не прав! Что ей до клеветы и злоречия, которыми его осыпали, до того, что он отнял жизнь у ближнего: он не мог действовать так без основания, – вероятно, ему нанесли ужасное оскорбление и тем вызвали на подобный поступок. Она была убеждена в этом, потому что слишком хорошо знала благородный характер Карлоса: он был повелителем ее сердца и не мог поступить бесчестно.

К ней дошли самые печальные вести; она предчувствовала долгую, может быть, вечную разлуку. Ему нельзя было появляться не только в городе, но даже в колонии: он должен был скрываться в прериях, преследуемый подобно волку или дикому бизону; его могут схватить и, быть может, убить…

Мысли Каталины были горькими и безутешными. Когда она могла надеяться увидеть его? Может быть, никогда!

Вискарра лежал в своей постели, удрученный не столько болью, сколько страхом за свою жизнь. Не будь этого страха, ярость его не знала бы границ, но ужасы, представлявшиеся его охваченной смятением совести, поглощали все его чувства.

Будь даже несчастный полковник уверен в своем выздоровлении, он и тогда не избавился бы от страха. Сон его, сбывшийся таким роковым образом, расстроил его воображение. Хотя Вискарру и окружали солдаты, он все равно боялся Карлоса, который может сделать все, что захочет, сумеет найти способ убежать, дерзко совершив самое рискованное преступление. Даже в собственной комнате он не считал себя в безопасности, несмотря на часовых, бодрствовавших у его двери. Он панически боялся, что и здесь его может достать рука мстителя.

Более чем когда-либо комендант хотел отделаться от Розиты, причины всех его несчастий, но не знал как приступить к этому. Ведь такое деликатное дело теперь осуществить еще труднее, чем раньше.

«Без сомнения, кончится тем, что все узнают, отчего Карлос так безрассудно поднял на меня руку, – думал он. – Этот слух пойдет выше; на меня подадут жалобу, назначат расследование, и я погиб, если мне не удастся отвести подозрения и уничтожить следы всего содеянного».

Таковы были мысли Вискарры, одолевающие его во время лечения, когда он верил в выздоровление и надеялся на него. Но когда он начинал сомневаться в своем выздоровлении, то отчаяние его не знало пределов.

Робладо намекнул ему о каком-то способе уладить все дело. Он все еще продолжал обыскивать заросли, и комендант ожидал его с нетерпением. Вскоре, однако же, Гомес доложил о возвращении его в крепость.

Описанные события на самом деле не были неприятны Робладо, и внимательный наблюдатель легко заметил бы это. Одно только смущало честолюбивого капитана: рана полковника не была смертельна! Он знал это потому, что был гораздо опытнее молодого лекаря.

Дружба, существовавшая между обоими офицерами, основывалась на общности их дурных наклонностей; это была связь сообщников, соучастников преступлений, которая могла продолжаться лишь до тех пор, пока тот или другой не нашел бы нужным и выгодным для себя прекратить ее. Она нисколько не мешала Робладо искренно сожалеть о том, что пуля не попала в его друга немного выше или ниже, в голову или в грудь. Это кровожадное сожаление происходило отнюдь не из желания зла коменданту, а исключительно потому, что Робладо мечтал о повышении по службе. Он давно уже подумывал о следующем чине и лелеял надежду в один прекрасный день стать начальником крепости. Смерть Вискарры исполнила бы разом все задуманные желания Робладо. Но коменданту не суждено было умереть теперь, и эта уверенность омрачала радость, наполнившую черную душу капитана.

Искренней и глубокой была эта радость. Давно уже между ним и Гарсией существовали ревность и неприязнь. Они очень давно невзлюбили друг друга и завидовали друг другу. Однако радость по поводу смерти поручика оказалась у Робладо уже на втором месте.

Драматические сцены известного дня имели для него последствия большей важности, ибо непосредственно были связаны с планами, осуществления которых он так настойчиво добивался.