Александр Дюма - Цезарь

Сам же он подолгу сидел на бугре на морском берегу, обратившись взглядом к Сицилии, и ожидая это подкрепление, прибытие которого положило бы конец его бездействию.

Не видя, чтобы что-то появлялось на горизонте, он время от времени возвращался в лагерь, окапывался новыми рвами, укреплялся новыми валами, возводил все новые форты до самого моря, как для того, чтобы защитить свою армию, так и для того, чтобы занять своих солдат каким-нибудь делом.

Сципион, со своей стороны, дрессировал слонов, располагая метателей из пращи двумя группами, одна из которых метала камни в своих чудовищных союзников, а другая гнала их вперед, когда они хотели, напуганные этим гранитным дождем, обратиться в бегство; но давалось это с большим трудом, – говорит спорный автор Войны в Африке , – поскольку даже самый хорошо обученный слон может в бою принести вред как недругам, так и друзьям.

Одновременно Сципион в ожидании римских проскрипций развлекался несколькими убийствами.

Вергилий Петроний, его легат, правивший в Тапсе, увидев, как шторма треплют корабли Цезаря, которые растерянно плавали туда-сюда вдоль берега, не зная толком, где они находятся, – Вергилий Петроний вооружил лодки и баркасы, наполнил их лучниками и ринулся в погоню за этими кораблями-бродягами.

Не раз его лодки и баркасы были отброшены; но однажды ему удалось захватить большое судно, на котором находились два молодых испанца, оба трибуны пятого легиона, чьих отцов Цезарь сделал сенаторами, и один центурион из того же легиона, по имени Салиен.

Пленников препроводили к Сципиону, который тут же приказал, чтобы их предали смерти по истечении трех дней, чтобы у них было время помучиться агонией.

Когда настало время казни, старший из двух молодых людей попросил только одного – чтобы его убили первым, и он не испытывал бы мук, видя, как у него на глазах убивают его младшего брата.

Поскольку он обращался к солдатам, а не к Сципиону, его просьба была удовлетворена.

Об этих жестокостях было известно в лагере Цезаря, и его сердце обливалось кровью от боли. Но хотя он был достаточно силен благодаря своим защитным укреплениям, – из которых, впрочем, главным был его гений, – чтобы не бояться, что Сципион нападет на него в его лагере, он не был уверен, из-за малочисленности его войск, что сумеет раздавить своего врага с одного удара в случае решающего сражения.

И, тем не менее, каждый день Сципион выходил из своего лагеря и являлся вызывать его на бой, выстраивая напротив цезарианского лагеря свои войска в боевом порядке; он оставался так пять или шесть часов, а затем, с наступлением вечера, возвращался в лагерь.

Через восемь или десять дней подобных упражнений, убедившись, что Цезарь трепещет перед ним, он дошел до того, что приблизился к укреплениям Цезаря на расстояние в сто шагов, со своими слонами во главе и со всей своей армией, растянувшейся позади них гигантским фронтом.

Но Цезарь не позволял раздразнить себя ни этими демонстрациями, ни угрозами, которыми они сопровождались; он возвращал, без тени смущения или волнения, тех из своих солдат, которые покидали лагерь, отправляясь за фуражом, за деревом или купать лошадей, и приучал их смотреть на врага с высоты валов и отвечать на его угрозы свистом и улюлюканьем.

Что же касалось его самого, то он настолько хорошо знал, что его не посмеют атаковать в лагере, что он даже не трудился подниматься на укрепления, а отдавал все приказы, лежа в своей палатке; – что вовсе не мешало ему каждый день отправляться посидеть на том бугре над берегом, торопя своими молитвами и вздохами прибытие подкрепления – такого долгожданного!

Дважды или трижды в жизни такого человека, как Цезарь, обязательно случаются такие периоды, когда его удача или неудача уже не могут идти дальше, и тогда непременно должен произойти перелом: к худшему, если положение хорошее, или к лучшему, если положение плохое. В эту минуту положение Цезаря было таким скверным, что хуже оно стать уже не могло; неминуемо должно было наступить улучшение.

Первым знаком своего возвращения, который подала ему удача, стало дезертирство гетулов и нумидийцев, находившихся в лагере Сципиона. Эти варвары сделали то, чего цивилизованные люди, вероятно, не стали бы делать: они вспомнили, что у них были обязательства перед Марием, и что Цезарь был его племянником. Это кончилось тем, что гетулы и нумидийцы стали понемногу сбегать из лагеря Сципиона и переходить в лагерь Цезаря.

Но Цезарь, которому нечем было кормить этих дезертиров, отправил их всех по домам с письмами к управителям их городов, в которых он призывал их взять в руки оружие, отвоевать свою свободу, а главное, не посылать больше помощи его врагам.

С другой стороны, прибыли депутаты от некоторых внутренних городов, которые явились предложить Цезарю свою покорность, попросить у него гарнизонов, чтобы защитить себя, и пообещать ему хлеба; но у Цезаря не было достаточно войск, чтобы он мог позволить себе отпустить их из лагеря, а Сципион так хорошо сторожил все подходы к нему, что точно перехватил бы все обозы, которые отправились бы по суше.

Тем временем Саллюстий (подобно тому, как в Риме можно было быть полководцем и адвокатом, там можно было, как видите, быть полководцем и историком) высадился на острове Керкена, современной Керкине, выгнал оттуда Гая Деция, который охранял там помпеянские запасы продовольствия, и, очень хорошо принятый островитянами, загрузил большое количество зерна на торговые суда, обнаруженные им в порту, и в тот же миг отправился с ними к лагерю Цезаря.

Одновременно, как если бы удача захотела выплатить свои долги, претор Аллиен вывел из Лилибея тринадцатый и четырнадцатый легионы, вместе с восемью сотнями галльских конников и тысячей метателей из пращи или лучников, и благополучно прибыл с ними в Руспину через четыре дня после отправления. Как же рад был Цезарь увидеть наконец эти паруса, которые он с таким нетерпением ждал!

Он сам руководил высадкой, и как только люди пришли в себя после усталости морского путешествия, он распределил их по фортам и валам. Одновременное поступление продовольствия и прибытие подкрепления наполнило лагерь Цезаря ликованием.

Но в лагере Сципиона нарастало удивление. Там хорошо знали деятельный характер Цезаря, и говорили себе, что, должно быть, он очень слаб, раз вот так сидит взаперти в своем лагере.

Сципион принял решение послать туда двух шпионов, которые под тем предлогом, что они хотят сделаться цезарианцами, проникнут в лагерь Цезаря, пробудут там несколько дней, и затем, вернувшись обратно в лагерь Сципиона, в точности доложат ему, что они там увидели.