Елена Арсеньева - Школа гетер

Никарета проследила, на кого направлены темно-серые, еще влажные глаза, и очень удивилась. Среди рабов попадались всякие, молодые и старые, и она сама порою поглядывала на молодых, мускулистых, полунагих красавцев, а то и приказывала надсмотрщику задержать для нее на несколько часов одного или даже двух водоносов. Однако эта девушка во все глаза смотрела отнюдь не на юного красавчика, а на какого-то лысого, невзрачного толстяка, который еле-еле передвигал ноги, сгибаясь под тяжестью кувшина.

— На кого это ты так уставилась? — не выдержала Никарета, и девушка вздрогнула:

— Прости, великая жрица. Мне показалось, конечно, показалось… Прости!

— Ну что ж, показалось так показалось, — покладисто кивнула Никарета. — Всякое бывает. Но если ты опять зальешь своими и чужими слезами половину храма, я тебя не пощажу, поняла?

— Залью слезами половину храма? — изумилась сероглазая — и наконец-то увидела кучку рыдающих девиц. Мгновение она таращилась на них, а потом вдруг тихонько хихикнула раз, другой — да так и залилась хохотом.

Девушки отстранились друг от дружки, смущенно переглядываясь и утирая слезы, а потом тоже принялись смущенно смеяться.

Кажется, всем им после слез полегчало, и Никарета благосклонно взглянула в серые глаза:

— Кто научил тебя этим стихам?

— Мой отец. Его звали Леодор.

Девушка произнесла эти слова с таким тяжким вздохом, что Никарета решила: сейчас вновь прольются слезы, — но нет, ничего подобного!

Никарета одобрительно кивнула — и только тут вспомнила, что до сих пор не знает, как называть эту девушку. Наверняка она была слишком занята рыданьями и ничего для себя не придумала.

— Как тебя зовут? — спросила она снисходительно. — Хочешь назваться Юмелией? Это значит — мелодия. Или, быть может, тебе по нраву имя Целландайн, то есть ласточка?

Девушка слабо улыбнулась:

— Великая жрица, поверь, я бы с удовольствием последовала твоему совету и назвалась Целландайн, тем паче что мою мать звали Фтеро, воробушек, а тетушку, которая вырастила меня, — Филомела, соловей. Однако у меня есть имя, которым нарек меня отец, и, прошу, не принуждай меня изменить его выбору.

— Ну? — настороженно спросила Никарета, недоумевая, какое же имя мог выбрать для нее отец — любитель Гомера. Неужели Андромаха?! [31] Имя жены Гектора в поэме «Илиада»; к Андромахе и обращен монолог. Такое имя для гетеры совершенно не годится! — Как же тебя зовут?

— Лаис, — ответила сероглазая, вызывающе вскинув голову. — Один сарацин сказал, что это значит — львица.

— Хм-хм, — протянула удивленная Никарета. — Ну что же, пусть будет так. Об одном прошу тебя: не читай своим любовникам этот монолог Гектора! А то они вымочат слезами твою постель! Ну а теперь, девушки, все в купальню, а заодно на первые матиомы: по уходу за волосами и телом.

… На какой-то миг Лаис показалось, что она видит Фания. Да-да, того самого Фания, который когда-то спас от насилия Орестеса (чтобы потом убить его!) и Доркион — чтобы продать ее в рабство. Но из-за этого она попала к Апеллесу и пережила самые светлые и самые темные, самые лучшие и самые тяжелые мгновения своей жизни… Да, сердце ее чуть не разорвалось, когда пришла пора уезжать от человека, которого она так любила и которого чуть не предала, да, Апеллес теперь принадлежал другой, и Лаис не знала, когда выплачет свое горе, но она была не глупа и прекрасно понимала: если бы не Фаний, в ее жизни могло не быть ничего, вообще ничего — кроме грязи, боли, насилия и унизительной смерти посреди моря, а потом ее, так же как отца, швырнули бы за борт на корм рыбам. Фаний был орудием ее судьбы, а на судьбу гневаться глупо. Что ж, она потеряла Апеллеса, но зато попала туда, куда вела ее стезя. И Лаис очень хотела бы увидеть Фания вновь, чтобы поблагодарить его, но в Афинах ей было не до того, да он и запретил ей даже приближаться к его дому…

И вот он здесь. Но он ли это?

Нет, Фаний, преуспевающий афинский торговец, никак не может оказаться среди коринфских рабов, которые вереницами ходят по городу, разнося в тяжелых кувшинах пресную воду!

У подножия Акрокоринфа еще в незапамятные времена было выстроено несколько обширных водосборников. Огромные колодцы выдолбили там, где проходили водоносные слои, так что эти колодцы пополнялись и снизу, из источников, и сверху, во время дождей. От водосборников отходил главный канал, от него ответвлялись каналы поменьше. Отсюда и брали воду рабы-разносчики, состоящие при особой городской службе водоносов. Это был тяжкий труд, зато рабы, зачисленные в эту службу, пользовались относительной свободой — могли даже в одиночку передвигаться по городу. Их не заковывали: кувшины с водой и так были непомерно тяжелы! — однако каждый носил клеймо на руке. При малейшем подозрении стража у городских ворот могла потребовать у любого показать руку — и схватить того, кто откажется это сделать.

Казалось, что рабам легко было убежать морем, однако охранные службы в портах тоже знали свое дело, дотошно проверяя груз и команды судов, готовых к отплытию. Конечно, раб мог выбраться из гавани вплавь и потом болтаться в открытом море, ожидая корабль, который его подберет, однако никто не знал, удалось храбрецу спастись — или он канул в глубину, так и не дождавшись помощи.

Были в городе и обычные колодцы, которые тоже копали близ водоносных слоев: около них всегда стояли женщины с кувшинами, ожидая своей очереди, — но в храм Афродиты воду издавна приносили именно рабы, и менять эту традицию никто не собирался.

… — Не слушайте тех, кто станет порицать образ жизни, который вы избрали. В стране лидийцев каждая девушка продает свое тело, чтобы собрать себе приданое, и живет этим ремеслом до тех пор, пока не выйдет замуж. У нас же среди мужчин сложилось убеждение, что с женой следует только продолжать свой род, а получать удовольствие и вести интересные беседы возможно лишь с гетерой. Впрочем, если быть похитрей и проворней, то и жизнь в замужестве окажется не так уж тосклива. Попала же смертная женщина Алкмена в объятия Зевса, после чего появился на свет великий герой Геракл, и вряд ли на это была только лишь одна его верховная воля, без ее нескрываемого вожделения!.. Лаис! Куда ты уставилась?!

— Наша Лаис уже присмотрела себе покровителя. Правда, ей придется долго ждать, прежде чем у него заведется хоть один обол. Наверное, он будет платить ей водой! — едко усмехнулась Маура, которая ничуть не прибавила в теле, хотя аулетрид [32] Это слово в описываемое время имело два значения: так называли флейтисток и танцовщиц, зарабатывавших на жизнь своим ремеслом, а также учениц школы гетер в Коринфе. кормили очень хорошо. Некоторые девушки, например Гелиодора, с которой Лаис очень подружилась, как-то раз обмолвилась, что многие кушанья видит впервые, а столько мяса отродясь не ела. Тогда и Лаис призналась, что почти всю жизнь жила впроголодь, а есть досыта и вкусно стала только в доме Апеллеса.