Елена Арсеньева - Школа гетер

Филомеле не повезло больше всех. Она, наверное, забыла, как опасен может быть этот источник, и вошла в воду по пояс. Именно в это мгновение вода вдруг стала нестерпимо горячей! Филомела бросилась на берег, но было уже поздно: она упала — и здесь же, на берегу, выкинула плод. Истекая кровью, она пыталась ползти, лишилась сознания — да так и умерла.

Потом, когда бедняжку нашли, стали решать, как ее похоронить.

Спрашивали Доркион. Та была вне себя от горя, рыдала и сетовала на судьбу, однако все же нашла силы рассказать, где хотела после смерти покоиться Филомела. Староста общины очень удивился, но все же уважил это желание. Мертвое тело сбросили в ту же глубокую расщелину, где некогда погибла Фтеро, а на обрыве сложили вторую груду камней.

Потом, когда все ушли на поминальный обед, Доркион сама потихонечку собрала еще одну кучку камушков. Для младенца, которого так и не родила Филомела.

На поминальный пир идти не хотелось — Доркион знала, что там будут решать ее судьбу. Община станет судить да рядить, на сколько оболов надо расщедриться каждому, чтобы обеспечить прожитье сироты. Впрочем, обитатели любой деревни не богаты деньгами: некоторые вообще их в глаза не видели, — а потому каждый будет помогать Доркион, чем может. Жить она, конечно, останется в той маленькой хижине, где прежде ютилась вместе с Филомелой. Один сосед насыплет в глиняный горшок горячих угольев из своего очага, чтобы сироте было чем обогреться, другой принесет охапку сосновой щепы, смоченной в смоле, чтобы осветить ее жалкий угол, третий плеснет в черепок похлебки или сунет Доркион пару сморщенных оливок и кусок черствой лепешки, четвертый даст кусок полотна для хитона [4] Нижняя одежда древних греков — как мужская, так и женская, наподобие рубашки без рукавов; только бедняки могли позволить себе появиться в одном хитоне, без верхней одежды и плаща. , когда ее одежда совсем обветшает и превратится в лохмотья… Конечно, Доркион придется отрабатывать эти милости, а потом, когда наступит ее время, придется благодарить мужчин тем, что ложиться с ними в постель, если у их жен будут в это время грязные дни и они не смогут исполнять свои супружеские обязанности. Словом, Доркион ждет участь Филомелы: скудное житье-бытье, случайные мужчины, внезапная беременность, никому не нужный ребенок, а может быть, и печальная кончина…

Тоска грызла такая, что Доркион ничего не могла, кроме как плакать. Она уже не верила, что вернется Леодор, что вырастет достойной того имени, которое дал ей отец… Никогда не стать ей Лаис, она навеки останется жалкой Доркион! Весь мир чудился враждебным, но самым большим врагом девочка считала Афродиту.

Как богиня могла так поступить?! Как она могла убить Филомелу?! Афродита, прекрасная и милосердная, щедрая и пылкая богиня любви, — почему она столь сурово наказала Филомелу за такую ерунду, как зачатие младенца без брачного венца? Да не счесть, сколько таких младенцев рождается на свет! Разве это преступление? А вот сама Афродита — дитя преступления, дитя отцеубийства! Всем известно, что она родилась, когда Гея, владычица земли и прародительница богов, возмутилась против своего жестокого и неутомимого супруга Урана. Она призвала на помощь сыновей, однако вступиться за мать решился только Крон. И однажды, когда Уран явился ночью, чтобы совокупиться с женой, Крон отсек ему серпом детородный орган и отбросил его в море! Долгое время член носился по волнам, и вот из белой морской пены, сдобренной семенем Урана, восстала Афродита Анадиомена — Пенорожденная…

Доркион сидела на берегу источника, на том месте, где сухая земля впитала кровь Филомелы, с ненавистью смотрела на воду и проклинала богиню, которая обездолила ее. Сердце девочки ожесточилось, и она ничуть не опасалась, что совершает святотатство, а потому может понести суровую кару.

Внезапно до нее донесся нежный женский голос, напевающий:

Доркион так и ахнула. Она знала эти слова с первых дней жизни, ведь это была любимая песня Фтеро и Филомелы! Неужели дух одной из них явился ее утешить?

Но нет, это был не дух. К Доркион приближалась женщина в белом одеянии. Она была высока ростом и стройна, тело ее маняще покачивалось при ходьбе, а больше ничего нельзя было сказать о ее внешности, ибо лицо ее закрывала кальма — легкое покрывало, словно в знак траура или печали. Доркион никогда не видела эту женщину прежде.

Может быть, это одна из тех, которые прибыли сюда, чтобы излечиться? Может быть, лицо ее изуродовано проказой или изранено, поэтому она прячет его от людей?

Стоило Доркион так подумать, как до нее донесся чуть слышный смешок, словно незнакомке непостижимым образом стали ведомы мысли девочки.

В самом деле смешно — при таком-то сложении она должна быть невероятной красавицей!

Доркион хотела заговорить с незнакомкой, поздороваться, однако странное смущение сковало ее. И трепет охватил: не то страх, не то восхищение, которое отнимало речь. Доркион не видела ее глаз под покрывалом, но ощущала испытующий взгляд.

Наконец незнакомка нарушила молчание.

— Что ты делаешь здесь, около источника Афродиты, дитя? — спросила она самым мелодичным на свете голосом, и Доркион стало понятно, что пела и в самом деле она. — Почему на лице твоем столько горя, а глаза полны слез?

— Я оплакиваю свою тетушку, которая погибла на этом месте по вине Афродиты, и я оплакиваю себя, потому что осталась одна на белом свете, — ответила Доркион.

— Разве у тебя нет ни отца, ни матери? — участливо спросила женщина.

— Мать давно умерла. А отец… я сама не знаю, есть он или нет. Быть может, его давно накрыла морская волна. А может быть, он и думать забыл обо мне и о том, что обещал забрать меня отсюда и увезти в Афины.

— Афины… — задумчиво повторила незнакомка. — Ну что же, славное место. Оно понравится тебе, но еще больше понравится Коринф: ведь там воздвигнут великолепный храм Афродиты, в котором ты будешь служить.

На какой-то миг Доркион онемела от изумления.

— Я буду служить в храме Афродиты?! — кое-как выговорила она. — Откуда ты знаешь, госпожа? Разве ты вещая пророчица и видишь мое будущее?

— Я вижу твое будущее, — кивнула незнакомка, — а кроме того, всем известно, что Лахезис, одна из тех сестер-мойр, что прядут нити людских жизней, назначает каждому человеку жребий еще до его рождения. И бессмысленно пытаться изменить его. Что предназначено, то и сбудется, а все, что может помешать исполнению жребия, будет сметено с пути человека, даже если он обольется слезами и проклянет неумолимых богов. Путь жизни долог и богат впечатлениями. Каждое событие кажется необыкновенным, каждая радость — ослепительной, каждое горе — неодолимым, однако, оглянувшись назад, человек видит лишь неразличимую пыль забвения — и продолжает идти вперед.