Луи Буссенар - Жан Оторва с Малахова кургана

Армии предстояло провести еще сутки на поле битвы, а затем она направится короткими переходами в сторону цитадели [110] Цитадель — крепость, замок внутри города или на высоте, господствующей над ним. Крыма — Севастополя!

День после сражения казался страшно тяжелым, изнанка славы была ужасна.

Ярость утихла, энтузиазм угас, здравый смысл вступал в свои права. У оставшихся в живых царило острое ощущение пустоты от внезапных, трагических потерь. Сердце сжималось, на глаза набегали слезы — солдаты вспоминали о товарищах по оружию, о пропавших друзьях.

Оставалась последняя надежда — слабая надежда, но все же… Лазарет!.. Да, быть может… хотелось верить, что товарищ там, искалеченный, истерзанный, стонущий, но все-таки живой!

Увы! Вот он — лежит на спине, холодный, окоченевший, на губах застывшая пена, безжизненные глаза уставились в небо.

Жужжали тучи мух… налетали стаи воронов, горластых, зловещих, ненасытных…

Саперы с помощью солдат, выделенных по наряду, торопливо рыли братскую могилу — громадную траншею, к которой подносили и подносили трупы.

Погибших предавали земле, при этом у англичан, французов и русских были отдельные могилы. Залив тела негашеной известью, их быстро забрасывали землей.

Известь в большом количестве доставили сюда корабли союзной эскадры [111] Эскадра — крупное соединение кораблей. — в предвидении грядущей бойни. Здесь, в этих траншеях, были погребены три тысячи русских, две тысячи англичан и тысяча пятьсот французов!

Шесть с половиной тысяч убитых! Это население маленького городка!..

На следующий день после победы при Альме армии выступили в поход. Этап, так хорошо известный русским, предусматривал стоянку на речке Кача. В имении графа Нахимова должен был расположиться французский штаб.

Маршал Сент-Арно еще жил. Благодаря неустанным заботам врача его состояние немного улучшилось.

Главнокомандующего поместили в ландо Дамы в Черном, за кучера сел солдат из обоза. Затянутый в парадный мундир, смертельно бледный, маршал делал нечеловеческие усилия, чтобы держаться прямо и отвечать на приветствия солдат.

Стояло восхитительное сентябрьское утро. Умеренная жара, веселое солнышко, дивные пейзажи — французские солдаты шагали словно на прогулке. Они шли по нивам, лугам, пастбищам, а вдалеке виднелось спокойное море, по которому сновали корабли под белыми парусами.

Вдруг раздались выстрелы, затем — крики.

Что это? Атака? Засада? Нет, просто началась охота. Дичь здесь водилась в изобилии. Испуганные зайцы разбегались, прижав уши, и спины их дрожали от бешеного галопа. По ним стреляли, за ними гнались, их преследовали, пока не настигали. Обезумев от страха, длинноухие кидались в ноги охотникам. Их хватали — будущее рагу — и, оглушив ударом, привязывали к мешкам.

Берега Качи, на которые едва взглянул Оторва — первый француз, перешедший речку, — оказались поистине прелестны. Тучные луга, сады, поместья, зеленые купы деревьев, склоны, покрытые великолепными виноградниками, все это походило на уголок Эдема [112] Эдем — в Библии: страна, где обитали Адам и Ева до грехопадения; рай; в переносном смысле — красивая, богатая территория. .

— О, виноград… настоящий Ханаан! [113] Ханаан — древнее название территорий Палестины, Сирии и ныне несуществующей Финикии. — сказал один зуав, вспомнив Библию.

— Вино в облатках… [114] Облатка — пустой шарик, изготовленный из растворяющегося материала, — для заполнения лекарствами и приема их внутрь. и все равно вкусно, — добавлял другой, глядя на лозы, готовые сломаться под тяжестью гроздий.

— Вино в бочках, значит, тоже недалеко, — заключал третий, заранее облизываясь.

— И мед!.. Поглядите!.. У каждого дома ульи. Смотрите только, чтоб эти зверюги вас не ужалили.

— Да это просто земля обетованная! [115] Земля обетованная (понятие, заимствованное из Библии) — место, куда кто-нибудь сильно стремится попасть.

— Бери выше, мамаша Буффарик… это почище оазиса [116] Оазис — место в пустыне, где есть вода и растительность. .

— Вы правы, ребятки, — отвечала маркитантка, — пользуйтесь, пока можно. А от Жана все еще никаких вестей?

— Нет, мамаша Буффарик, никаких.

— Я начинаю беспокоиться всерьез.

— Оставьте! С таким боевым парнем ничего не может случиться.

Маркитант, который шагал тут же — грудь колесом, борода веером, — подтвердил своим зычным голосом:

— Еще бы! Наш Оторва — удалец из удальцов! Уж он-то обойдется без няньки.

Громовой выстрел прервал его слова.

— Что такое?.. Стреляют? Атакуют наш авангард? [117] Авангард — передовой отряд.

Все навели бинокли на Севастополь, раскинувшийся в десяти километрах. Огромное белое облако поднялось над рейдом, где пушка стреляла не переставая.

Нет, это не атака. Дело в том, что рейд [118] Рейд — здесь: водное пространство вблизи берега, у входа в порт, удобное для якорной стоянки судов. был открыт с моря. Меншиков полагал, и не без оснований, что форты [119] Форт — долговременное мощное укрепление, способное вести самостоятельную длительную круговую оборону. защищали его недостаточно. Чтобы закрыть рейд, чтобы помешать союзному флоту атаковать город с моря, он отдал приказ перегородить вход в гавань, затопив там русские суда. С тяжелым сердцем, но без колебаний, он пожертвовал половиной флота. Гениальный ход полководца был продиктован отчаянием.

Моряки пустили ко дну три фрегата и пять линейных [120] Фрегат — трехмачтовое военное парусное судно, меньше размерами и слабее вооружением, чем линейный корабль, но обладавший большей скоростью хода. судов, один из них — со ста тридцатью пушками. Вода проникала в трюмы, устремлялась под палубы, рвала обшивку. Корабли кружили на месте, раскачивались и тонули. Но некоторые морские гиганты упорно держались на воде, словно не хотели погибать. Тогда собратья приблизились к ним, открыли огонь и милосердно приканчивали их.

Все флаги были приспущены, все колокола прозвонили отходную, священники отслужили заупокойные молитвы, у всех в глазах стояли слезы, из груди вырывались клики ненависти и мщения.

Во имя спасения Севастополя была принесена страшная жертва. План союзников, включавший в себя одновременную атаку с моря и суши, был сорван. Окружение города-крепости стало отныне невозможным. Маршалу Сент-Арно доложили о крахе прежних замыслов, и тот произнес пророческие слова:

— Это достойные сыны русских, которые подожгли Москву! О, доблестные солдаты… Но мне жаль моего преемника… кампания будет тяжелой.

…Передовые части французской армии перешли Качу и двигались по уже знакомой нам восхитительной местности, залитой солнцем.