Юрий Рябинин - Твердь небесная

Подполковник незаметно улыбнулся. Он понял, как теперь ему будут отвечать и все прочие: вряд ли кто-то уступит Дрягалову в великодушии. И тем не менее он продолжил допытываться.

– Мой друг Дима, дорогая Лена, – обратился он к влюбленным, которые ехали, обнявшись, на одном коне – до такой степени были теперь неразлучны. – У вас начинается новая жизнь. Молодость обычно полна самых светлых, чистых амбиций, беспорочных замыслов. Возьмите свою долю, и ваши добрые амбиции и замыслы скорее осуществятся, скорее – я убежден! – осчастливят многих. Ну! мадемуазель Лена, подскажите же мудрое решение жениху!

Леночка с улыбкой заглянула в самые глаза Диме, ласково провела ладонью ему по щеке и, не отрывая от него влюбленного взгляда, со смехом ответила:

– А я теперь поступлю так, как решит Дмитрий Васильевич.

Настала очередь Диме держать ответ.

– Какая радость осчастливить кого-то чужим добром?.. – проговорил он. – Нет, господин Годар, не возьмем. Не обессудьте. У меня будет свой капитал! Побольше батюшкиного. Вот тогда мы полмира сделаем счастливым. Правда, Лена?

В ответ Леночка лишь поцеловала мудрого своего Дмитрия Васильевича.

Годар попридержал коня и поравнялся с ехавшими позади Мещериным, Самородовым и Паскалем.

– Ну, что ж, друзья мои, – сказал он первым двум, – остаетесь вы одни. Вся половина ваша. Вы, я знаю, люди радикальных взглядов, как часто бывает свойственно молодым. Но это скоро у вас должно пройти. И вы могли бы сделаться благонамеренными обеспеченными рантье и счастливыми отцами больших семейств. – Годар, очевидно, иронизировал. – Если же в ваши планы не входит оставлять якобинской романтики, опять же богатства не помешают. С их помощью вы скорее разрушите свое русское царство и поспособствуете установиться в России еще одному царству иудейскому, помимо уже существующих во Франции, Англии, Америке. Как думаете?

Мещерин поймал себя на мысли, что, хотя Годар и откровенно провоцирует их своим заявлением о возможном будущем России, отвечать как-то на это ему совсем не хочется, ничуть не интересно. Они с Самородовым за время, проведенное в Маньчжурии, вообще уже отвыкли от политических дискуссий. К своему удивлению, они теперь стали понимать, что есть вещи поважнее политики. Им открылось вдруг, что народа-то своего они, в сущности, прежде не знали и познакомились с ним только здесь, на войне. И народ этот оказался много интереснее всякой политики, мудрее любых революционных теорий. Замечательные их товарищи-однополчане – Матвеич, Васька, Дормидонт, Кондрат, Филя Королев – помогли это понять. Переглянувшись с Самородовым и увидев, что друг с ним вполне солидарен, Мещерин сказал:

– Господин Годар, вы помните, конечно, что ответил Атос кардиналу Ришелье, предложившему ему вписать свое имя в указ о производстве в лейтенантский чин: для Атоса это слишком много, для графа де Ла Фер слишком мало. Я вам могу ответить приблизительно так же: нижним чинам Мещерину и Самородову этих сокровищ слишком много, а якобинцам, как вы нас назвали, Самородову и Мещерину они вообще ни к чему. Должен заметить, революция не покупается, как какое-нибудь представление или зрелище. Нельзя же, к примеру, купить восход солнца и по своему желанию ускорить или отсрочить его, – оно непременно взойдет, когда наступит срок. Так и революция. Нет, господин Годар, – тоже перешел на ироничный тон Мещерин, – мы свою родину – русское царство – сумеем погубить и без китайских сокровищ.

Вечером путешественники прибыли в Мукден. Мещерин еще в пути посоветовал подполковнику Годару поскорее перепрятать драгоценности. Потому что надолго оставлять их в этих громоздких и уже порядочно драных тюках даже и среди своих было небезопасно: а ну как кто увидит, заинтересуется, начнет дознаваться, – в лучшем случае это доставит переживания и отнимет время, а в худшем – можно лишиться и самих драгоценностей. Поэтому, не въезжая еще и за городскую стену, в предместье они наняли сарай у первого попавшегося китайца и сложили там весь свой груз. Мещерин с Самородовым немедленно отправились в город и купили арбу с ослом и два крепких сундука с замками. Когда они возвратились, то увидели посреди сарая сияющую в свете факелов гору золота. Спутники их времени даром не теряли – они распотрошили тюки и вынули оттуда все драгоценности.

– Отличная работа! – похвалил их Мещерин.

Он откинул крышку сундука и начал складывать в него всякие золотые предметы из кучи.

– Подождите! – сказал Годар. – Вначале это. Золото сверху.

Подполковник схватил мешок с камнями, мигом разрезал ножом веревку и пересыпал содержимое в сундук. Камни застучали по деревянному дну и друг об дружку ни с чем не сравнимым, как всем показалось, бриллиантовым стуком.

Самородов посветил в сундук факелом, чтобы полюбоваться сказочною россыпью. Какое-то время все онемело смотрели на камни.

– Что это? – удивленно спросил Паскаль.

Старый Годар бросился к остальным мешкам, стал вспарывать их один за другим и вытряхивать содержимое прямо на утоптанный земляной пол. Через мгновенье перед ним возвышалась на полу кучка… придорожной гальки. Самоцветов не было ни единого!

Первым засмеялся Паскаль. Потом к нему присоединились и все прочие. И через мгновение ветхий сарайчик ходуном ходил от бурного, штормового хохота путешественников. Такого веселья во всей Маньчжурии не было, по крайней мере, с начала войны.

– А молодец этот ваш господин Казаринов! – утирая слезы, едва говорил сквозь смех старый подполковник. – Он мне чем-то нравится!

Больше в Маньчжурии путешественникам делать было нечего. Годар хотел еще побывать в Пекине, чтобы показать внуку свою могилу на старом португальском кладбище, да и вообще вспомнить былое, погрустить о делах давно минувших дней – заглянуть в императорскую резиденцию Юнг-минг-юн и в тот монастырь под Пекином, где он почти полвека назад прожил месяц, ожидая известий от китайского сановника. Но Дрягалов и другие отсоветовали ему это делать и убедили подполковника не искушать судьбу и поскорее уезжать из Китая. Годар покорился и стал собираться в дорогу. Ехать решено было самым безопасным в нынешних условиях путем – по железной дороге через всю Россию.

Буквально за день до отъезда к Годару неожиданно явился адъютант Куропаткина и от имени главнокомандующего пригласил вместе со всеми его спутниками явиться в штаб. Старый подполковник, верный смолоду усвоенному правилу являться начальству во всем блеске, старательно привел в порядок свой мундир устаревшего образца, приколол к нему вместо ленточки сам «Почетный Легион», начистил пуговицы, сапоги просто-таки отполировал, что хоть брейся, глядя в них, как говорят солдаты, и, демонстрируя старинную, неподражаемую выправку гвардейца эпохи империи, отправился к русскому главнокомандующему.