Юрий Рябинин - Твердь небесная

Ровно в полдень 7 декабря над притихшей Москвой раздался протяжный и тревожный, будто предвещавший неладное, гудок. Это был призыв к всеобщей политической стачке. Тотчас тысячи мастеровых, рабочих, служащих, студентов, бывших наготове, напряженно ожидавших зова этого сигнала, побросали свои мастерские, цеха, конторы, аудитории и, подняв красные флаги, вышли на улицу. На иных флагах аршинными буквами прямо указывалась цель стачки: «Да здравствует вооруженное восстание!»

В Леонтьевском переулке собралась толпа не менее чем в тысячу человек – в основном рабочие типографии Мамонтова. Настроены все были решительно: сейчас в бой! на штурм! В двух шагах от Леонтьевского находились важнейшие московские властные резиденции: пойдешь налево, как говорится, – дом обер-полицмейстера, направо, за углом Тверской, – генерал-губернаторовы апартаменты. Типографские решили не мелочиться – что там какой-то полицмейстер? – а сразу идти на Тверскую и занимать главноначальствующую московскую квартиру. В успехе никто не сомневался: свергнем могучей рукою! час искупления пробил! Знамя только повыше да шаг потверже! Но едва колонна подошла к Тверской, ее атаковали драгуны. Побоище у Манежа 20 октября ничему повстанцев не научило – они точно так же снова угодили в засаду. С этой крови в Леонтьевском началась московская декабрьская драма.

Тем же вечером Мещерин с Самородовым и еще с несколькими своими дружинниками завладели целым арсеналом. Двумя группами, насколько возможно незаметно, они пробрались на Большую Лубянку, и, разоружив прежде городового, выломали дверь в расположенном там оружейном магазине. Выбрали именно этот магазин они не случайно – им указал на него Саломеев: по его сведениям, там их должна была ожидать богатая добыча. И правда, от обилия оружия у дружинников глаза разбежались: десятки пистолетов и винтовок, будто специально для них кем-то приготовленных, были развешаны по стенам, разложены по прилавку, на полу возле двери стояло несколько ящиков с патронами. Всего захваченного дружинниками хватило бы, чтобы вооружить по меньшей мере полуроту. Правда, пользы повстанцам это оружие так и не принесло.

Опять же по указанию Саломеева захваченный арсенал Мещерин доставил на Чистые пруды, в реальное училище, где находился штаб боевых дружин. В этом училище Мещерин, Самородов и еще несколько служивых начальников дружин обучали не нюхавших пороха новичков основам военного искусства.

Через два дня после взятия налетом оружейного магазина Мещерин с Самородовым опять показывали дружинникам приемы обращения с оружием, учили стрелять по мишеням. В этот раз в училище собралось, как никогда, много народу. Распоряжался над всеми Саломеев – после недавнего ареста почти всего Федеративного совета, которого он счастливо избежал, товарищ Дантон теперь являлся одним из руководителей восстания.

Вечером в полуподвал, где Мещерин и другие начальники дружин занимались с новобранцами, вбежал, громко стуча сапогами, расхристанный рабочий и закричал:

– Полиция! Полиция! Нас окружили!

От этого истерического крика чуть было не вышла паника. Все, как по команде, куда-то рванулись бежать, сталкиваясь и мешая друг другу, кто-то упал, кое-то даже бросил на пол оружие.

– К оружию! – прокричал Мещерин на все училище. – У кого винтовки – занять оборону на лестнице! С пистолетами – марш по этажам, встать на позицию к окнам! Македонцы, ко мне!

Македонцами именовались дружинники, обученные управляться с самодельными бомбами-македонками.

Все снова рванулись бежать, но на этот раз уже каждый боец знал свой маневр.

Когда Мещерин с Самородовым выбрались из подвала, входную дверь снаружи крушили солдаты, видимо, прикладами.

– Готовьсь! – приказал Мещерин своим дружинникам, расположившимся на лестнице, и поднял уже руку, чтобы, едва неприятель ворвется внутрь, скомандовать дать по нему залп.

Но в это время с верхнего этажа сбежал полотняно-белый Саломеев.

– Товарищи! Товарищи! – выкрикнул он высоким дрожащим голосом. – Не стрелять!

Мещерин от такого явления замешался и опустил руку. Дружинники в недоумении смотрели то на того, то на другого.

Тут двери с треском распахнулись, и в вестибюль, предводительствуемые офицером в чине ротмистра, с винтовками наперевес, осторожно, будто не желая спровоцировать дружинников сгоряча спустить курок, вошли солдаты, с дюжину всех, и выстроились в шеренгу.

Саломеев, наконец взяв себя в руки, уверенно подошел к офицеру, предводительствующему этою командой.

– Мы складываем оружие! – отчеканил он.

Никто из повстанцев ему не возразил, однако и винтовок никто не побросал. Больше того, некоторые дружинники стали медленно пятиться вверх по лестнице, предполагая, видимо, затем обороняться на верхних этажах.

– Выходите на улицу по одному без оружия! – громко произнес офицер, так, чтобы это было слышно всем в вестибюле и на лестнице.

– Нам требуется обсудить наше положение! – ответил Саломеев.

Офицер только молча кивнул, показывая, что он не возражает.

– Товарищи! – Саломеев снова почувствовал себя хозяином положения. – Призываю всех сохранять спокойствие! Начальников дружин прошу сейчас подняться в канцелярию!

Менее чем через минуту в канцелярии во втором этаже собрались все бывшие в доме ответственные лица.

– Штаб дружин пал! – Саломеев сразу же поставил точку в возможной дискуссии по поводу случившегося. – И теперь самое полезное, что мы можем сделать для восстания, вообще для революции, – патетически уточнил он, – это сохранить жизни всех, кто сейчас здесь находится. Оружием придется пожертвовать. Но это пустяки. Все эти железки не стоят жизни и одного дружинника. Уверяю вас, тот, кто выйдет на улицу без оружия, отделается в худшем случае несколькими месяцами тюрьмы.

– Это позор! – воскликнул молодой человек в студенческой шинели нараспашку. – Лучше сложить голову, чем так бесславно сдаться!

– Прекрасно! – вскипел Саломеев. – Я принимаю весь позор, все бесчестие на себя! Вы никто не опозорены! Вы – истинные храбрецы, готовые костьми лечь, но не выкинуть белого флага! Вам рукоплещет весь прогрессивный мир! А меня, разумеется, ждет всеобщее презрение за трусость! Замечательно! Но я спасу сотню людей. И они – эти люди – рано или поздно станут могильщиками самодержавия! Может быть, они тогда вспомнят с благодарностью того труса, что в декабре пятого года спас их от бездарной погибели!

Молодой человек что-то хотел возразить, но в это время в комнату вбежал тот самый расхристанный рабочий и взахлеб принялся докладывать Саломееву, что подошел местный пристав, который просит допустить его поговорить с руководством штаба. Саломеев, не раздумывая, велел проводить пристава в канцелярию.