Юрий Рябинин - Твердь небесная

Сколько Мордер так простоял, неизвестно – он времени не наблюдал и готов был караулить жертву сколько угодно долго. Но вот мрачные двери дрягаловского магазина наконец дрогнули и отворились. На улицу вышли два человека, распознать которых впотьмах было решительно невозможно. Разве что один из них даже во мраке выделялся своею осанистостью и дородностью. Таким именно и описывал Дрягалова Саломеев. Если кто-то из них и есть приговоренный, смекнул Мордер, то, конечно, это именно осанистый, а не второй – невзрачный и тщедушный.

Мордер решительно толкнул дверь. Он направился прямо на людей, бывших от него на противоположной стороне улицы аршинах в тридцати. Когда до цели ему оставалось несколько шагов, пешеходы, поняв, что к ним кто-то целенаправленно приближается, тревожно оглянулись, причем осанистый потянулся рукой в карман. Но вынуть оружие не успел. Мордер раньше выхватил наган, – он еще сумел разглядеть, что жертва его по всем приметам в точности совпадает с описанием – крепкий, плечистый, черная борода по грудь длиной, – и трижды выстрелил в него в упор. Бородач вздрогнул, качнулся, неловко взмахнул руками, словно искал, обо что бы ему опереться, и рухнул на снег. Невзрачный его спутник только очумело смотрел на убийцу, не в силах даже пошевелиться от ужаса произошедшего. Направив на него наган, Мордер стал уже сгибать лежащий на курке замерзший палец, но в последний миг сообразил, что, застрелив заодно с приговоренным неприговоренного, он дискредитирует идею возмездия, сводя ее к банальному разбойному смертоубийству. Не опуская нагана и не отворачиваясь, он отступил на несколько шагов назад и затем поспешно скрылся во мраке между домами.

Из Петербурга Александр Иосифович Казаринов и его патрон, сибирский купец Рвотов, нечаянно приехали в Москву прямо к самому началу восстания. Прибыли-то они в город свободно, а выбраться уже не смогли: повстанцы захватили вокзалы, и в результате все, кто был в столице проездом, будто в ловушку попались.

Путешествие их в Петербург вышло исключительно успешным. С помощью своего толкового и расторопного помощника, оказавшегося на все руки докой – и дипломатом, и переводчиком, и делопроизводителем, – Рвотов без труда заключил несколько выгодных договоров, сулящих ему значительную прибыль. Отправляясь впервые в такие дали дальние, Рвотов, натурально, переживал, тревожился: как там ему придется? не объегорят ли православного латиняне с лютеранами? а то пойдет по шерсть и ну вернется стриженным?! Но, в значительной степени благодаря Александру Иосифовичу, все сложилось удачно и счастливо.

Устроив дела, Рвотов решил еще погостить в Петербурге – пройтись по знаменитым церквам да монастырям. В результате эти три вполне праздных дня, что они провели в столице, единственно прогуливаясь по диковинному городу оказались для купца судьбоносными: именно поэтому они с Александром Иосифовичем не успели вовремя проехать через Москву.

Здесь Рвотов намеревался задержаться не более чем на день-два, разве поклониться святыням в Кремле да в Лавре, – заботы подгоняли его скорее возвращаться домой, – но вынужден был по известным причинам остаться на неопределенный срок. Чтобы время у него даром не пропало, он придумал и в Москве завести еще какие-нибудь выгодные дела, – уж если в Петербурге с иноземцами наладил, то в старушке Белокаменной со своими русскими сам бог велел.

Никаких знакомых Рвотов в Москве не имел. А биржа в эти дни не работала, как и все прочие учреждения. Как же ему было встретиться с кем-нибудь из собратьев-торговцев? Помог ему, естественно, его искусник-делопроизводитель. Александр Иосифович прежде никогда с торговыми и прочими людьми неблагородных званий знакомств не водил, – считал это ниже своего достоинства, – лишь по великой нужде, по превратности судьбы он временно оказался в услужении у купца! Узнав о ближайших намерениях Рвотова, Александр Иосифович подумал: а не порекомендовать ли патрону того самого Дрягалова – купца, его соседа по даче, с которым он случайно познакомился полтора года тому назад, благодаря, кстати, дочке, ее опасным связям, и с которым прошлой осенью его так иронично свела судьба в Маньчжурии. Почему бы нет? Если мир настолько тесен, усмехнулся Александр Иосифович, то от этой тесноты все равно никуда не денешься.

В планы Александра Иосифовича никак не входило быть в Москве кем-то узнанным. А уж тем более встретиться со свидетелями его маньчжурских похождений! Ведь для всех знакомых его более нет в живых! Поэтому он отнюдь не собирался представлять патрона Дрягалову лично. Он объяснил своему простоватому работодателю, что в культурном обществе, прежде чем наносить визит, у незнакомых пока между собою людей принято посылать визитную карточку. А уже получив положительный ответ, можно являться и собственною персоной.

В Петербурге Рвотов впервые в жизни заказал изготовить для него визитные карточки. Ему это посоветовал Александр Иосифович, объяснив, что в столице работу исполняют с несоизмеримо большим мастерством, нежели где-либо еще в России. И правда, карточки у Рвотова вышли чудо как хороши: цвета белого мрамора с розовыми прожилками. Когда ему принесли в гостиницу пахнущую свежею типографскою выделкой пачку, он немедленно разорвал облатку и стал перебирать карточки одну за одной, вчитываясь почти в каждую, как будто они не были все одинаковыми и на какой-нибудь могло быть написано что-то отличное от прочих. Рвотов сразу положил две дюжины карточек в портмоне, огромное, каким не всякий ридикюль бывает, и затем, когда они прогуливались по Петербургу, купец иногда подавал кому-нибудь свою карточку, там, где этого совершенно не требовалось – в гостинице, в ресторане, в кассах, – небрежно протягивая ее двумя пальцами – указательным и средним. На карточках было написано: «1-й гильдии купец Афанасий Игнатьевич Рвотов».

Александр Иосифович посоветовал Рвотову познакомиться с крупнейшим в Москве торговцем Дрягаловым, о котором-де он как-то краем уха слышал. Причем научил патрона не заявляться сразу самому, а отправить прежде записку – естественно! – с визитною карточкой. По словам Александра Иосифовича это и было настоящим поведением comm. И faut, – именно так подобает вести себя просвещенным, культурным, состоятельным гражданам! Лучшего аргумента для Ротова не требовалось. Узнав от своего ученого помощника, как приличествует поступать культурному, состоятельному гражданину, как это заведено в столице, он ровно так и сделал: отписал и послал все, что следовало. В тот же день к ним в гостиницу посыльный доставил ответ: Дрягалов просил сибирского гостя пожаловать к нему в главный магазин на Мясницкую.