Рафаэль Сабатини - Рыцарь таверны

Криспин пошевелил губами, но из его рта не донеслось ни звука. С жестом, полным отчаяния, он повернулся к Хогану, который стоял в стороне как молчаливый свидетель.

— Господи, Хоган! — вскричал он. — Как я должен ему объяснить?

Ирландец в ответ на его мольбу повернулся к Кеннету.

— Дело в том, сэр, что от вас скрыли тайну вашего рождения, — прямо заявил он. — Алан Стюарт из Бэйлиночи — не ваш отец.

Кеннет перевел взгляд с одного мужчины на другого.

— Не мой отец? Господи, это розыгрыш?..

Но заметив серьезность выражения их лиц, замолчал. Криспин приблизился к нему и положил ему руки на плечи.

Юноша вздрогнул от прикосновения, и снова по лицу рыцаря пробежала тень боли.

— Ты помнишь, Кеннет, — начал он медленно, почти торжественно, — историю, которую я тебе рассказал в ту памятную ночь в Ворчестере, когда мы сидели в ожидании рассвета и палача?

— Какое это имеет отношение?

— Ты помнишь подробности? Помнишь, я говорил тебе, что когда я потерял сознание от удара меча Джозефа Ашберна, то последние слова, которые я слышал, были приказанием его брату перерезать горло малышу в колыбели? Ты сам был свидетелем, когда прошлой ночью в замке Марлей Джозеф Ашберн сказал мне, что Грегори был настроен более миролюбиво, и ребенок не был убит, что если я подарю ему жизнь, то он вернет мне моего сына. Помнишь?

Кеннет кивнул:

— Да, я помню.

Смутный страх начал закрадываться в его сердце. Не веря своим глазам, он смотрел на печальное лицо рыцаря.

— Это была ловушка, которую Джозеф уготовил мне. Но не все, что он говорил, было неправдой. Ребенок, которого пощадил Грегори, действительно остался жить, и из того, что я узнал за последние полчаса, он был отдан на воспитание Алану Стюарту из Бэйлиночи с той целью, как я полагаю, чтобы женить его на своей дочери, и тем самым вдвойне обезопасить себя — если бы к власти пришел король, то они бы находились под защитой юного Марлея, который служил королю.

— Вы хотите сказать, — почти шепотом произнес мальчик с явными нотками ужаса в голосе, — вы хотите сказать, что я ваш… О, Боже! Я не верю в это! — воскликнул он с внезапной страстью. — Я не поверю в это, я не поверю в это! — продолжал повторять он.

— Я сам с трудом поверил этому, последовал ответ Криспина, в котором угадывалась горькая нотка. — Но у меня есть убедительные доказательства, помимо твоего поразительного сходства со своей матерью, к которому я был слеп все эти месяцы. По крайней мере, были слепы глаза моего тела. Глаза души узнали тебя с самого начала, еще в Перте. Голос крови влек меня к тебе, и хотя я слышал его, я не понимал, что он означает. Прочти это письмо, мой мальчик, — письмо, которое ты должен был передать полковнику Прайду.

Кеннет взял письмо из рук Геллиарда и начал читать. Читал он долго, и двое мужчин терпеливо наблюдали за ним и ждали. Наконец он закончил чтение и, перевернув листок, проверил печать и адрес, как будто сомневался в его подлинности.

Но под влиянием какого-то чувства — голоса крови, к которому взывал Криспин — он почувствовал, как уверенность растет в его душе. Автоматически он подошел к столу и сел. Не произнося ни слова, сжимая в руке листок бумаги, он положил голову на руки и застыл. Внутри него бушевал вулкан страстей, который подогревала его неприязнь к Криспину — человеку, которого он ненавидел все время и которого продолжал ненавидеть еще больше, когда узнал, что это его отец. Казалось, все страдания, которые тот причинил ему за время их знакомства, теперь завершились одним решающим ударом — отцовством.

Он почувствовал на плече руку и услышал голос, который обращался к нему, называя его другим именем:

— Джоселин, мальчик мой, произнес дрожащий голос, — ты все обдумал и все понял, не правда ли? Я тоже долго думал, и раздумья привели меня к одному заключению: то, о чем написано в письме — правда.

Смутно юноша начал припоминать, что имя Джоселин употреблялось в письме. Он резко поднялся, сбросив утешающую руку с плеча. Его тон был жестким — возможно, он почувствовал, что ему нечего бояться этого человека, и это ощущение придало его слабому духу оттенок храбрости, наглости и пренебрежения.

— Я понял лишь одно, что вам я обязан только несчастьем и страданием. Хитростью вы выманили у меня обещание и заставили подчиниться себе. Обман влечет за собой другой обман. Как после этого я могу верить этой бумаге? Для меня все это кажется невероятным, но даже если бы все это и было правдой, что с того? Что с того? — Он повысил голос.

Изумление и удрученность отразились в глазах Геллиарда.

Хоган почувствовал острое желание вышвырнуть мастера Кеннета, или мастера Джоселина, на улицу.

После вопроса юноши воцарилась тишина. Криспину показалось, что он ослышался. Наконец он протянул вперед руки почти с мольбой, он, который в течение всех своих тридцати восьми лет, несмотря на все свои несчастья, ни разу ни кого ни о чем не просил.

— Джоселин! — воскликнул он с такой болью в голосе, что его крик был способен растопить даже стальное сердце. — Не будь таким жестоким. Неужели ты забыл историю моей несчастной жизни, которую я поведал тебе той ночью в Ворчестере? Неужели ты не в силах понять, как страдания могут уничтожить все достойное, что есть в человеке? Как он может находить утешение в пьяном беспамятстве? Как жажда мести может быть единственной нитью, удерживающей его от самоубийства? Неужели ты не можешь представить себе такую судьбу и простить такого человека? — С надеждой он взглянул в лицо юноши, но оно оставалось холодным и неподвижным. — Я понимаю, — продолжал он убитым голосом, — что я не тот человек, которого любой юноша с радостью назвал бы отцом. Но зная мою жизнь, Джоселин, твое сердце должно смягчиться. В моей жизни не было ничего такого, ради чего я бы хотел жить, что могло бы удержать меня от деградации на дороге зла. Но с сегодняшнего дня, Джоселин, в моей жизни появилась новая цель. Ради тебя, Джоселин, я сделаю все, что в моих силах, чтобы вновь стать таким, каким я когда-то был, и ты бы смог гордиться своим отцом.

Но юноша продолжал молчать.

— Джоселин! Боже мой, неужели я говорю впустую? — воскликнул несчастный. — Неужели у тебя нет сердца?

Наконец юноша заговорил. Он не был тронут пламенными речами Криспина.

— Вы разрушили мою жизнь, — это было все, что он произнес.

— Я построю ее заново, Джоселин. У меня есть друзья во Франции — высокопоставленные друзья, у которых есть и желание, и средства помочь мне. Ты же солдат, Джоселин.

— Из него такой же солдат, как из меня святой, — пробормотал Хоган.

— Мы вместе поступим на службу в армию короля Луи, — убеждал его Криспин. — Я обещаю тебе это. Службу, на которой можно завоевать славу. Там мы пробудем до тех пор, пока Англия не стряхнет с себя этот кошмар мятежей и волнений. Затем, когда король возвратится на трон, замок Марлей снова будет нашим. Поверь мне, Джоселин! — И снова с мольбой протянул к мальчику руки. — Джоселин, сынок!