Александр Бушков - Провинциал, о котором заговорил Париж

— Я уже забыл туда дорогу… — сказал д'Артаньян. И воскликнул с ужасом: — Надеюсь, вы не собираетесь запретить мне драться на дуэли с королевскими мушкетерами?

— Пожалуй, это вам можно разрешить, — подумав, сказала госпожа де Кавуа. — Но соблюдайте при этом должную осторожность…

— Клянусь, — сказал д'Артаньян, с радостью отметивший, что понятие «должная осторожность» — чересчур расплывчатое и лишено четких формулировок.

— Ну вот, мы вроде бы ничего не упустили… — задумчиво подвела итог госпожа де Кавуа.

Д'Артаньян ничуть не удивился бы, заставь она его в завершение прочитать изрядное количество «Pater Nocter» и «Ave Maria» [17] Данные молитвы (соответствующие православным «Отче наш» и «Богородице, Дево, радуйся») должен был определенное количество раз прочитать кающийся грешник согласно наложенной на него исповедником епитимье (покаянию). , наложив форменную епитимью, — но госпожа де Кавуа при всей своей суровости все же не зашла настолько далеко, чтобы присваивать себе права и прерогативы духовного лица. Спасибо судьбе и на том…

— Оноре! — громко позвала госпожа де Кавуа.

С похвальной быстротой появился почтенный седой дворецкий и выжидательно поклонился.

— Оноре, — не мешкая, сказала хозяйка. — Вы подобрали господину д'Артаньяну подходящие квартиры, как я наказывала?

— Разумеется, мадам… Жак и Анри с утра обходили прилегающие кварталы… — Он достал из-за обшлага камзола листы бумаги и близоруко поднес к глазам. — Улица Ла Арп, неподалеку от Сорбонны…

— Это не подходит, — сказала госпожа де Кавуа. — Тамошние студенты — не самая лучшая компания для молодого человека в подобных обстоятельствах.

— Возле отеля Люин…

— Там очень уж близко игорный дом.

— Улица Сен-Жак, восемнадцать, неплохие комнаты…

— Кто хозяева? И кто там еще живет?

— Нотариус с супругой и дочкой девятнадцати лет…

— С дочкой? — насторожилась госпожа де Кавуа. — Девятнадцати лет? Нет, и это не годится… Неужели все?

— Есть еще улица Могильщиков, одиннадцать. Владелец — почтенных лет галантерейщик, его жена служит кастеляншей в гардеробе королевы… Дочки нет, у них вообще нет детей…

— Кастелянша в гардеробе королевы… — задумчиво повторила госпожа де Кавуа. — Наверняка пожилая особа… Что ж, это, пожалуй что, нам подходит… Вы слышите, д'Артаньян?

— Разумеется.

— Вы все поняли? Нынче же днем вы переберетесь на улицу Могильщиков, в дом номер одиннадцать, к… Как там его зовут, вашего галантерейщика, Оноре?

— Бонасье, — без запинки ответил дворецкий. — Его зовут Бонасье.

— До чего плебейская фамилия… — сказала госпожа де Кавуа. — Однако это не имеет никакого значения. Так даже лучше. Уж наверняка почтенная пожилая кастелянша королевы не станет для вас, милейший д'Артаньян, очередным подводным камнем…

— Ну разумеется! — с готовностью ответил гасконец, сразу же представивший себе старуху ханжеского вида, с четками в руках, высохшую и неприветливую.

— В таком случае, отправляйтесь перевозить вещи.

— Непременно…

— Что же вы топчетесь?

Д'Артаньян, в тщетных попытках оттянуть неизбежное, столь решительные перемены в жизни, крутой поворот в судьбе, осмелился даже не на робкий протест, а на почтительное замечание:

— Название улицы, дорогая госпожа де Кавуа, очень уж мрачное и — угнетающее…

— Ничего, вам не повредит, — безапелляционно сказала госпожа де Кавуа. — Живут же люди даже на улице Дыбы — и не слышно что-то, чтобы это оказалось для них каким-то зловещим предзнаменованием. Есть вот, кстати, старинное поверье: тот, кто поселится рядом с кладбищем, будет жить долго и счастливо.

— У нас в Беарне нет такого поверья…

— А в Париже есть. Постойте-постойте… — у госпожи де Кавуа был вид человека, внезапно озаренного великолепной идеей. — Может быть, вы и правы… В том смысле… А почему бы не поселить вас у нас в доме, любезный д'Артаньян? Уж тогда вы будете у меня на глазах, и я смогу как следует заняться вашим воспитанием. У меня на шее — шесть детей, орава бестолковых слуг, которыми постоянно нужно руководить, да вдобавок любимый муж — но я чувствую в себе достаточно сил и умения, чтобы заняться еще и вами…

— Уж это несомненно, — пробормотал себе под нос гасконец.

И форменным образом затрепетал, как колеблемый ветром сухой осенний лист. Осуществи мадам де Кавуа свое намерение, жизнь гасконца, что он прекрасно понимал, обратилась бы в сущую каторгу, некое подобие затворничества девиц из хороших семей, которых до совершеннолетия отдают на воспитание в пользующиеся хорошей репутацией монастыри. Безусловно, госпожа де Кавуа превзошла бы любую строгую аббатису…

Что хуже всего, на лице капитана де Кавуа моментально расцвела одобрительная улыбка — как догадался тут же д'Артаньян, супруг госпожи де Кавуа тут же сообразил, что в этом случае сам он непременно избавится от толики бдительной опеки жены, переложенной частью на гасконца, и даже не скрывал эгоистичной радости…

— Нет, к сожалению, не получится, — подумав, сказала госпожа де Кавуа. — Дом у нас определенно тесноват, как ни ломаю голову, не могу придумать, как выделить вам комнату… Придется вам все же отправляться на улицу Могильщиков…

— Как жаль! — лицемерно воскликнул д'Артаньян, себя не помня от радости.

В отличие от него, капитан де Кавуа огорчился непритворно.

— Да, и вот еще что, — сказала госпожа де Кавуа. — До меня дошли слухи, что вы наравне с самыми отъявленными парижскими повесами развлекаетесь тем, что глотаете дым этой отвратительной американской травы, как ее там… Что за ужасное новшество! Есть в этом что-то от козней врага рода человеческого: вспомните, кто пускает дым изо рта… То-то! И наконец, это вдобавок ко всему еще и портит дыхание. Луи однажды из любопытства предался этому новомодному пороку — и я его заставила полчаса полоскать рот ароматной кельнской водой, потому что при попытке его меня поцеловать ощутила столь неприятное дуновение, что описать невозможно…

— Госпожа де Кавуа, — истово произнес гасконец. — Даю вам слово дворянина, что собственными ушами слышал, как заслуживающий всякого доверия господин де Ла Валет, недавно вернувшийся из Нового Света, рассказывал, что дымом никотианы там дышат многие, в том числе и духовные лица, даже один кардинал…

С типично женской логикой госпожа де Кавуа отпарировала:

— Ну и что? Духовным лицам не приходится целоваться с женщинами — по крайней мере, так им предписано… Обещайте покончить и с этой омерзительной привычкой, слышите?

— Обещаю, — уныло ответил д'Артаньян, готовый принести любые обеты и даже попытаться их выполнить, лишь бы покончить наконец с пребыванием в этом пыточном зале, где роль палача выполняла молодая и очаровательная женщина, способная, пожалуй что, и впрямь руководить каким-нибудь министерством.