Александр Бушков - Тень над короной Франции

Планше встретил его, улыбаясь во весь рот и напустив на себя столь таинственный вид, что это заметил даже д'Артаньян, всецело поглощенный собственными мыслями, как радостными, так и угрюмыми.

— Что случилось? — спросил д'Артаньян, у которого перед глазами все еще стоял большой зал замка Флери, а в ушах звенела сталь.

— Небольшой сюрприз, сударь… Можно сказать, нежданный подарочек, намедни прибывший…

— Так неси его сюда.

— Мне бы самому хотелось это сделать, сударь, но я не смею…

— Что за черт, я тебе приказываю!

— Все равно, сударь, как-то неудобно…

— Отчего же?

— Подарок, сударь, как бы правильнее выразиться, сам пришел…

— Прах тебя разрази, он что, живой?

— Живой, только это не «он»…

— Планше! — рявкнул д'Артаньян, осерчав и потеряв всякое терпение. — Вот такие вот, как ты, и строят ратушу [12] Строительство парижской ратуши было начато в 1533 г. и во время описываемого разговора все еще продолжалось. , дьявол тебя побери со всеми потрохами! Назначь тебя интендантом строительства [13] В ту эпоху интендантом именовался не снабженец, а чиновник, занятый управлением провинции, строительством, каким-нибудь государственным учреждением. , оно, богом клянусь, и при наших внуках будет продолжаться! Стой, а это что такое?

— Письма, сударь, целых два… Давненько уж принесены.

— Планше, ты меня в гроб загонишь, — сказал д'Артаньян, взяв со столика в прихожей два запечатанных конверта. — следовало бы тебя вздуть наконец, но сегодня очень уж радостный для меня день… Перед тобой — гвардеец его высокопреосвященства!

— Мои поздравления, сударь! Так вот, что касаемо подарка, то бишь, быть может, находки, самостоятельно приблудившейся…

— Погоди, — сказал д'Артаньян, рассматривая конверты и гадая, распространяются ли на них предостережения кардинала. В конце-то концов, матушку Генриха Наваррского отравили с помощью ядовитых свечей, еще кого-то — перчатками, короля Карла IX, по слухам, — пропитав отравой страницы книги, а кто-то еще умер, всего лишь понюхав отравленное яблоко. Правда, это было в старые времена, при екатерине Медичи с ее итальянскими умельцами по части изощреннейших ядов, а наша прелестная королева Анна Австрийская никаких итальянцев при своей особе не держит, как и принц Анжу… черт, уже Орлеан…

Один конверт был большой, квадратный, запечатанный большой черной сургучной печатью с гербом, показавшимся д'Артаньяну определенно знакомым, хотя он и не мог вспомнить в точности, чей это герб. Вообще письмо даже с первого взгляда носило серьезный, официальный вид.

Второй же конверт — продолговатый, гораздо меньше, от него исходил явственный аромат тонких духов, и запечатан он был зеленым воском с оттиском голубки, несущей в клюве розу.

После недолгих колебаний д'Артаньян сначала сорвал печать с квадратного конверта, как более строгого и казенного.

«Капитан королевских мушкетеров де Тревиль свидетельствует свое почтение шевалье д'Артаньяну и крайне желал бы встретиться с ним завтра у себя дома в семь часов вечера».

«В семь часов вечера еще светло, — подумал д'Артаньян. — Интересно, с чего бы это вдруг он вспомнил обо мне? Ладно, как бы там ни было, а де Труавиль, пусть и именуется сейчас де Тревилем, вряд ли станет устраивать ловушку, да еще в собственном доме… Пожалуй, можно и нанести визит, любопытно, что ему от меня теперь понадобилось…»

Он распечатал второй конверт — и не удержался от радостного восклицания.

«Любезный шевалье д'Артаньян! Пожалуй, я соглашусь прогуляться с вами завтра по Сен-Жерменской ярмарке, если вы пообещаете упоминать о своих пылких чувствах не чаще одного раза в минуту, а также не станете питать вовсе уж бесцеремонных надежд. Жду вас в доме на Королевской площади, когда часы пробьют два — разумеется, дня».

Подписи не было, но она и не требовалась. Д'Артаньян, прижимая письмо к сердцу, пустился в пляс по комнате от стены к стене — и опомнился лишь, перехватив изумленный взгляд Планше.

— Планше! — вскричал он, не теряя времени. — я тебе дам поручение чрезвычайной важности! Не позднее часа дня, завтра, мне необходим плащ гвардейца кардинала. Обегай весь Париж, найди портного, а если надо — дюжину, не жалей ни денег, ни ног — и будешь щедрейше вознагражден. Что ты стоишь? Бегом, сударь, бегом!

— А… Она в соседней комнате…

— Она? Твой загадочный подарок?

— Ну да…

— Ладно, ладно! — воскликнул д'Артаньян, топая ногой. — сейчас посмотрим… Беги к портному, несчастный, или я тебя проткну насквозь! Ты слышал, не жалеть ни ног, ни денег! Плачу золотом по весу, если понадобится!

Когда Планше опрометью выбежал за дверь, д'Артаньян, несколько заинтригованный, направился в соседнюю комнату, служившую ему кабинетом — то есть местом, где гасконец практически не бывал, ведь он не был ни поэтом, ни государственным деятелем.

— Волк меня заешь! — воскликнул он, останавливаясь на пороге. — В самом деле сюрприз! Малютка Кати! Какими судьбами, моя прелесть?

— Ах, сударь! — с глазами, полными слез, пролепетала молоденькая смазливая пикардийка, служившая горничной у герцогини де Шеврез. — Мне было так страшно и некуда было идти… Я подумала, что вы-то примете участие в судьбе бедной девушки… Я боюсь и хозяйку, и ее…

— Кого — ее?

— Здешнюю домовладелицу… Мне кажется, она меня узнала… Посмотрела так, что я до сих пор себя не помню от страха…

— Ну-ну, милочка! — сказал д'Артаньян, крутя ус. — Могу тебя заверить, что в покоях гвардейца кардинала ты в полной безопасности.

— Сударь, значит, вы теперь…

— Вот именно, — гордо сказал гасконец. — его величество и господин кардинал ценят преданных людей…

— Значит, вы сможете меня защитить…

— Да против всего света! — заверил д'Артаньян, озирая ее с приятностью, — заплаканная и перепуганная, малютка все же была очаровательна. — Мы, гвардейцы кардинала, слов на ветер не бросаем, а шпаги у нас длинные, да и Бастилия при нас, если что! Ну-ка, садись вот сюда, выпей стаканчик божансийского и расскажи, что у тебя стряслось. Я так понимаю, ты сбежала от своей хозяйки?

— Пришлось, сударь, — подтвердила девушка, дрожа всем телом и робко приняв протянутый стакан. — Она так сердилась, осыпала меня такими словами и обещала, что меня сбросят в мешке в сену с перерезанной глоткой…

— Вот тебе на! Это за что же?

— Она говорит, что это я во всем виновата. Что это из-за меня рухнули все ее планы, и не только ее… Вы понимаете, какие?

— Конечно, — сказал д'Артаньян, посерьезнев. — Уж мне ли не понимать…

— Вот видите… Она кричала, что, если бы я не отдала письмо в другие руки, ничего бы и не случилось… А откуда я могла знать, что господин Планше — ваш слуга, а вовсе не домохозяина? Герцогиня мне и словечком не заикнулась, что в доме живете вы, — она считала, что тут живет только Бонасье… При чем же здесь я? Ну откуда я могла знать? Про жильца и речи не было… А она грозит, что велит меня прирезать, сбросить в сену или продаст туркам, а то и придушит собственными руками… Она себя не помнит от ярости, мечется, как дикий зверь…