Александр Бушков - Тень над короной Франции

— Честное слово, я не набивался, — сказал д'Артаньян столь же беззаботно. — Англичанин сам пришел и предложил. Должно быть, у меня крайне располагающая физиономия, выдающая недюжинную серьезность, — человеку несерьезному не предложат с ходу убить за приличные деньги наследного принца Франции и попутно еще одну особу королевской крови… Правда ведь?

— Эти Нидерланды меня форменным образом угнетают, — сказал д'Артаньян тоскливо. — Как они только тут живут?

— Интересно, что вам тут не нравится? — спросила Анна.

— Эти чертовы равнины, — сказал д'Артаньян. — Одни равнины, вся страна — как доска. Некоторые, знаете ли, уверяют, что земля имеет форму шара… Их бы сюда послать, пусть поездят из конца в конец, сами убедятся, что земля плоская…

Анна прищурилась:

— А известно ли вам, что даже его святейшество в Риме признает землю шарообразной?

— Честное слово?

— Честное слово.

— Черт знает что, — сказал д'Артаньян грустно. — Вы уже второй человек, который клянется честным словом, что земля круглая. К тому же его святейшество… Поневоле приходится верить, но я никак не возьму в толк, как это может быть… И все равно — эти бескрайние плоские поля нагоняют тоску. То ли дело у нас в Гаскони — горы, леса, иные даже с разбойниками… единственное, на что годится эта нелепая страна, — здесь очень удобно воевать, есть где развернуться коннице. Правда, и тут имеется пресловутая ложка дегтя — здешние варварские названия. Взять хотя бы деревушку, которую мы только что проехали. Ватерлоо. Ужасное название, в нем явственно чувствуется что-то невыносимо плебейское и совершенно немелодичное. Не завидую тому бедняге-генералу, кому придется давать тут сражение. Быть победителем при Ватерлоо — хорошенькая честь… сразу пропадает добрая половина героизма. Все битвы, про какие я знаю, случались возле мест с красивыми, звучными названиями — Канны, сэ, Рокруа, Павия… Я уже не говорю про Ронсеваль, Гастингс, Каталаун и Пуатье…

— А вам не приходило в голову, что до того, как состоялись эти славные битвы, все местечки, которые вы перечислили, были столь же захолустными и совершенно неизвестными, как это ваше Ватерлоо?

— Совершенно об этом не задумывался, — признался д'Артаньян потрясенно. — Анна, я восхищен вашим умом…

— Вы опять? Ну-ка, повторите обещание. Чего вы не должны делать, чтобы не рассердить меня?

— Отпускать комплименты, — насупившись, добросовестно повторил д'Артаньян. — Восхищаться вами или какими-либо качествами, вам присущими, а также признаваться в любви… Послушайте, запретите мне еще дышать! Это будет так же невыполнимо, как… Ну что мне прикажете с собой поделать?

— Почаще вспоминать, что мы едем с серьезнейшей и тайной миссией. Ну какие тут могут быть ухаживания?

«Понятно, — подумал д'Артаньян тоскливо. — Чего уж тут непонятного? Знать бы только, кто он, счастливый соперник, уж я бы нашел возможность пригласить его прогуляться за Люксембургским дворцом или в другом подобном месте…»

— Ну хорошо, — сказал он послушно. — А вопросы задавать мне не запрещено?

— Пожалуйста. Если только они не касаются моих сердечных дел или секретов кардинала.

— А если я спрошу, как вышло, что вы оказались на кардинальской службе? Это тоже секрет?

— Нет. Это просто одна из тем, на которую я не склонна говорить попусту… Ну вот, вы опять надулись! Можете вы относиться ко мне не как к женщине, а как к другу и спутнику в важной миссии?

— Не могу, — честно признался д'Артаньян. — Не получается, и все тут. Я так долго мечтал встретиться с вами вновь, ждал этой встречи…

Анна послала ему из-под широких полей шляпы крайне лукавый взгляд:

— Надо сказать, вы очень энергично ждали…

— Ну вот, вы опять! Вам, похоже, просто нравится меня дразнить…

— Я же все-таки женщина, — сказала она ангельским голосом. — Что делать, если вы так забавно дуетесь…

— Ну конечно, — обиженно сказал д'Артаньян. — Одно дело — требовать с меня заведомо невыполнимых обещаний и совсем другое — самой…

— Смотрите! — озабоченно перебила она, вытягивая руку.

Д'Артаньян посмотрел вперед, увидел приближавшегося вскачь Планше и привычно проверил, легко ли выходят из седельных кобур оба его пистолета. Впрочем, не походило пока, чтобы за верным слугой кто-нибудь гнался…

Для вящей предосторожности они применили нехитрый, но действенный метод: один из слуг все время ехал в полусотне туазов [1] Туаз — мера длины, около двух метров. впереди, чтобы вовремя оповестить о засаде, а второй отставал на такое же расстояние, оберегая от внезапного нападения сзади.

Гасконец огляделся. Вокруг, насколько хватало взгляда, простирались унылые равнины, впереди виднелась речка, в подступавших сумерках ставшая из синей свинцово-серой, там же, слева, вздымалась на фоне вечернего неба островерхая громада ветряной мельницы, и ее крылья кружили безостановочно, словно бы с начала времен. Никаких признаков засады…

Действительно, когда Плашне подскакал совсем близко, д'Артаньян убедился, что лицо слуги, хотя и озабоченное, вовсе не похоже на физиономию преследуемого врагами.

— Что случилось?

— Похоже, дальше нам не проехать, сударь… Моста нет.

— Здесь же, нам толково разъяснили, должен быть мост…

— Был-то он был, и совсем даже недавно… Извольте сами убедиться, сударь! С ним приключилась неприятность…

Подхлестнув коней, они вскоре достигли крутого берега реки, не особенно и широкой, но, как сразу определил д'Артаньян, глубокой, с быстрым течением и омутами.

Планше был совершенно прав — мост существовал до самого недавнего времени, и приключившаяся с ним неприятность, очень возможно, произошла еще сегодня: от настила не осталось и следа, только черные головешки, остатки свай, торчали из воды на фут, не более, и от них еще остро несло свежей гарью…

Четыре всадника стояли в ряд на берегу — к ним давно уже присоединился слуга Анны по имени Лорме — и растерянно оглядывались. Неподалеку, в какой-то сотне туазов от них, с легким поскрипыванием продолжали нескончаемое круженье мельничные крылья. И поблизости от мельницы располагался небольшой домик в два этажа, похожий скорее на те, к которым д'Артаньян привык во Франции: здешние места, юг Гено, вот уже несколько столетий испытывали больше французского влияния, нежели голландского.

— Там кто-то стоит, — сказал Лорме.

— Действительно, — присмотрелся д'Артаньян и громко позвал: — Эй, любезный, идите-ка сюда!

Человек неторопливо приблизился, пуская клубы дыма из глиняной трубки со свойственной фламандцам ленивой невозмутимостью, покидавшей их лишь за выпивкой или во время игры вроде той, когда бедного кота безжалостно осыпали ударами дубинок.