Рафаэль Сабатини - Белларион

Неприятности начались — весьма символично — с того, что он заблудился. Отойдя всего лишь на пару миль от городка Ливорно [9] Здесь речь идет не о крупном приморском городе, а о маленьком городке, Ливорно-Веррарис, расположенном на северо-западе Италии, в Пьемонте, в верховьях р. По. , он решил свернуть с пыльной дороги на заросшие колокольчиками берега реки По, — быть может, на него подействовали жара и пыль большака, ведущего в сторону служившей границей миланского герцогства реки Сезии, где монахами-августинцами [10] Августинцы — здесь: конгрегация отшельников, возникшая в Северной и Центральной Италии в XII в. и оформившаяся в монашеский орден в 1256 г. был устроен для путешественников приют, в котором он собирался переночевать, а может быть, сочные ароматы позднего лета, мир и покой изумрудных лужаек, тянущихся вдоль взбухшей после таяния снегов на далекой горе Монте Роза [11] Монте-Роза — горный массив в Альпах, на границе Италии и Швейцарии (высота 4634 м). реки, больше соответствовали настроению его ума, семнадцать лет воспитывавшегося и утончавшегося в монастырской тиши.

Погрузившись в глубокую задумчивость, он шел не останавливаясь и не отдыхая до тех пор, пока солнце не скрылось за высокими верхушками деревьев, разросшихся на другом берегу реки. Легкий ветерок принес предвечернюю прохладу, приятно остудившую его разгоряченное ходьбой и зноем лицо, он огляделся вокруг, и в его темных, смелых глазах промелькнуло удивление, но никак не тревога, когда он понял, что река увела его слишком далеко к югу, в совершенно неверном направлении. Налево от него темнела густая чаща, и, прикинув, какой крюк он совершил, предавшись своим мечтаниям, он понял, что едва ли успеет добраться сегодня до намеченного ночлега. Но это ничуть не смутило его, так же как и обострившееся чувство голода, — в конце концов, что такое легкое чувство голода для того, кто привык к длительным и строгим постам?

Он решительно направился к лесу и зашагал по извивавшейся среди деревьев еле видной тропинке, но, не пройдя по ней и полумили, был вынужден остановиться, потому что темнота и высокая трава окончательно поглотили ее. Идти дальше без всяких ориентиров означало неминуемо заблудиться в лесу, поэтому он скинул плащ, расстелил его прямо на земле и вскоре уже крепко спал на ложе, ненамного жестком, чем привычная для него монастырская койка.

Когда он проснулся, солнце стояло уже высоко, но не это разбудило его и заставило сесть: рядом с собой он увидел высокую худощавую фигуру в серой рясе монаха-минорита [12] Минориты, то есть «меньшие братья» — прозвище монахов францисканского ордена. .

Его поза показалась Беллариону несколько странной — словно собираясь сделать шаг, чтобы уйти, тот замер, не завершив свое движение. Но в следующее мгновение монах уже вновь повернулся к нему лицом и, спрятав руки в свободных рукавах рясы, улыбнулся ему.

— Pax tecum [13] Мир тебе (лат.). , — пробормотал незнакомец обязательное приветствие.

— Et tecum, frater, pax [14] И тебе, брат, мир (лат.). , — автоматически ответил Белларион, вглядываясь в незнакомца и отмечая по-звериному дряблый рот и хитрые маленькие глазки-бусинки, словно вставленные в отталкивающе-неприятное глиняного оттенка лицо. Но более внимательный осмотр заставил его изменить свою первоначальную оценку.

Кожа незнакомца была обезображена рубцами, пятнами и ямочками после перенесенной оспы, о чем свидетельствовал и ее желтоватый болезненный цвет; но самое главное — на нем была одежда, которую Белларион связывал со всем, что существовало в мире хорошего и доброго.

— Benedictus sis [15] Будь благословен (лат.). , — слегка смущенно пробормотал он и перешел с латыни на разговорный язык: — Я благодарен провидению, позаботившемуся о бедном заблудившемся путнике.

В ответ монах громко рассмеялся, и выражение его лица несколько смягчилось.

— О Господи! А я, как последний трус и дурак, уже собирался бежать прочь. Я решил, что наткнулся на спящего разбойника — этот лес так и кишит ими.

— Но почему ты сам забрел сюда?

— Почему? А что можно украсть у нищенствующего монаха? Четки? Пояс? — он вновь рассмеялся. — Нет, брат мой, мне нечего бояться воров.

— И тем не менее, решив, что я вор, ты все же струсил?

Монах понял свою промашку, и смех застыл у него на устах.

— Я опасался того, — наконец произнес он медленно и торжественно, — что ты сам можешь испугаться меня. Страх — ужаснейшая из страстей, и люди, подчиняющиеся ему, иногда становятся убийцами. Я подумал, что если ты вдруг проснешься и увидишь меня рядом, то наверняка заподозришь меня в гнусных намерениях. Как ты думаешь, чем бы это кончилось?

Белларион задумчиво кивнул. Такой ответ действительно все объяснял и свидетельствовал не только о добродетели, но и о мудрости монаха.

— Скажи мне, куда ты держишь свой путь, брат? — вновь обратился к нему минорит.

— В Санта-Тенду, а затем в Павию, — ответил Белларион.

— Санта-Тенда! О, тогда нам по пути — по крайней мере, до монастыря августинцев на Сезии мы можем идти вместе. В дороге хорошо иметь попутчика. Подожди меня здесь, сын мой, дай мне только несколько минут, чтобы искупаться — я ведь для этого и пришел сюда.

Широко шагая, монах направился прямо в лесную чащу. Белларион окликнул его:

— Где ты купаешься?

— Тут неподалеку есть ручеек, — бросил тот через плечо. — Но не уходи отсюда, сын мой, чтобы потом нам не разминуться.

Такая форма обращения показалась Беллариону несколько странной: всякий мог назвать минорита братом, но уж никак не отцом. Однако не это подозрительное недоразумение заставило его проворно вскочить на ноги: юноша с детства привык к чистоте, и если здесь поблизости был источник свежей воды, то почему бы не воспользоваться им? И, схватив свой плащ, Белларион поспешил вслед за быстро удаляющимся монахом.

— Тише едешь — дальше будешь, — произнес он над самым ухом минорита, поравнявшись с ним.

— Если только не кружишь по лесу, как мы, — последовал неожиданный ответ.

— Разве? Но ты ведь говорил…

— Я ошибся. Все места здесь похожи одно на другое.

Вероятно, так оно и было на самом деле, поскольку они прошли, наверное, не меньше мили, пока не наткнулись на мелкий ручей, стремившийся на запад, в сторону реки. Впрочем, монаху не требовалось многого для омовения — он едва ополоснул руки и лицо, — но Белларион, раздевшись до пояса и подоткнув полы одежды, с удовольствием поплескался в прохладной и чистой воде лесного ручья.

Когда утренний туалет был завершен, монах достал из одного из бездонных карманов своей рясы огромную колбасу и буханку ржаного хлеба.