Рафаэль Сабатини - Маркиз де Карабас

Но теперь Кадудаль принял командование на себя.

— Если вам дорога жизнь, — сказал он, — никакого сопротивления или мы вырвем его от вас штыками.

Стоявший позади группы эмигрантов господин де Соссюр, молодой офицер, попытался открыть окно и бежать. Он крикнул своим товарищам, чтобы те задержали бандитов, пока он не приведет на выручку полк.

— Вы вызовете напрасное кровопролитие, — флегматично предупредил его Кадудаль. — Я привел с собой три сотни морбианцев. Прибавьте к ним людей Сен-Режана и выйдет, что на каждого из вас приходится двое наших.

Однако непродолжительное сопротивление все же имело место, и чтобы подавить его, в библиотеку ворвалось еще несколько шуанов. Если бы не вмешательство Пюизе, они дали бы волю ярости, которую в них давно разжигало тщеславное высокомерие союзников. Но по приказу графа они пустили в ход не штыки, а приклады мушкетов. Тонкие шпаги были выбиты из рук эмигрантов и сломаны. Нападающим удалось вырвать Констана из рук его защитников, среди которых имелась не одна разбитая голова, в то время как лишь один шуан вышел из схватки слегка поцарапанным.

Они протащили своего обмякшего и дрожащего пленника мимо Пюизе. Высокий и стройный, в черном сюртуке в обтяжку, он спокойно наблюдал за схваткой. Кантэн стоял рядом с ним.

Холодный, неумолимый, исполненный брезгливого презрения Пюизе дал знак увести несчастного.

— Вы знаете, что делать, Жорж.

— Боже мой! Боже мой! — кричал охваченный ужасом Констан. — Неужели меня убьют? — его глаза вылезли из орбит, оливковая кожа приняла зеленоватый оттенок, на низком лбу блестел пот.

— Мы привезли с собой священника, — неумолимо проговорил Пюизе, — он даст вам то единственное утешение, которое справедливость позволяет вам предоставить.

— Справедливость! — неистовствовал обреченный. — Чудовище! Убийца! Ты выбрал удобный предлог, чтобы скрыть свой позор. Ты убиваешь меня, чтобы самозванец, бастард, который всегда был твоим орудием, спокойно получил не принадлежащее ему наследство, — затем он диким голосом громко воззвал к Кадудалю: — Кадудаль! Ты, по крайней мере, честен. Неужели ты станешь соучастником этого злодейства? Если да, то ты заплатишь за него, как заплатит и этот негодяй. За него тебя станет преследовать каждый француз, считающий себя благородным человеком. Не думай, что тебе удастся избежать их мщения.

— Кончайте! — вот все, что ответил Констану шуан и, махнув рукой, приказал своим людям увести пленника.

Но Констан продолжал отбиваться.

— По крайней мере, хоть выслушай меня, прежде чем вы отягчите свою душу убийством. Этот злодей хочет убить меня из-за Морле самозванца, который присвоил себе имя маркиза де Шавере, бастарда, который хочет отнять у меня мое наследство. Это правда, Кадудаль. Я клянусь в этом пред лицом смерти. Пред лицом смерти, слышишь? Я смогу убедить тебя, если только ты меня выслушаешь.

Констана дотащили до двери, а он все еще буйствовал и вырывался. Его недавние сподвижники стояли за шеренгой шуанов и смотрели на них с с бессильным гневом.

Кантэн крепко сжал руку Пюизе.

Буйство Констана, его клятва «пред лицом смерти» подействовали на Кантэна самым неожиданным образом, — он вдруг ощутил нечто близкое к благоговейному страху. Словно внезапно прозрев, он ясно увидел глубины, о существовании которых до сих пор не подозревал. Подумал о загадочных обстоятельствах своего детства и воспитания в Англии, о матери, вырастившей его на чужбине в неведении его положения и титула, о странной просьбе Жермены не предъявлять права на Шавере, о том, как она при этом глядела, вспомнил портрет Бертрана де Шеньера и испытал подлинное потрясение при мысли о возрасте, в котором предполагаемый отец зачал его.

— Подождите, сударь, — попросил Кантэн, — ради Бога, подождите. Позвольте мне услышать, что он хочет сказать. Пусть он объяснится.

— Он объяснится перед взводом стрелков, — Пюизе не шелохнулся.

— Но если правда, что…

— Успокойтесь. Какое мне до этого дело? — негодование, звучавшее в голосе графа, поразило Кантэна. — Я привожу в исполнение приговор, вынесенный Тэнтеньяком. Наказываю единственного оставшегося в живых виновника трагедии Киброна.

Так и оставив Кантэна без ответа, Пюизе подошел к шеренге шуанов и через их головы обратился к сбившемся в кучу эмигрантам.

— Господа, вам больше нечего здесь делать. Полк «Верные трону» прекратил свое существование. Клич: «Спасайся, кто может» — уже прозвучал. В Кэтлегон с минуты на минуту могут нагрянуть санкюлоты, а к вечеру здесь не будет ни одного шуана, чтобы защитить вас. Вам остается разбиться на небольшие группы и постараться как можно скорее покинуть Францию. Правда, вы можете перебраться через Луару и присоединиться к армии господина де Шаретта, которая еще не сложила оружие, — он дал шуанам знак расступиться. — У меня нет ни малейшего желания задерживать вас, господа. Вы совершенно свободны.

Судя по тону графа, то был приказ. Однако Ла Уссэ с видом оскорбленного достоинства выступил вперед.

— Господин де Пюизе, если вы будете упорствовать в своем намерении, вам придется ответить за то, как вы поступили с господином де Шеньером. Я призову вас к…

— Сударь, вы даром тратите свое и мое время. Будьте довольны и благодарны, что с теми, кто состоял в штабе господина де Шеньера, не поступили так же. Будьте благодарны, что я не призвал всех вас к ответу за то, что вы здесь делали, когда я прибыл. Ступайте, господа.

Ла Уссе сжал губы, поднял брови и в бессильном гневе разведя руками, направился к двери. Остальные последовали за ним, поддерживая троих пострадавших в короткой схватке товарищей.

В просторной, заставленной книгами комнате, из которой только что все вышли, Кантэн обратил на Пюизе серьезный, почти испуганный взгляд.

— Господин граф, я желаю знать… Вы послали Констана де Шеньера на расстрел за то, что он изменил долгу, или за то, что здесь происходило, когда вы прибыли?

Прежде чем ответить, Пюизе, заложив руки за спину, подошел к окну и вернулся обратно.

— Какое это имеет значение, если он заслуживает смерти и за то, и за другое, — ответ графа звучал весьма уклончиво.

— Вы слишком легко об этом говорите, — упрекнул собеседника Кантэн.

— Черт возьми! Откуда такая заботливость? Господин де Шеньер не раз покушался на вашу жизнь. Был Буажелен, был Лафон, не сомневаюсь, были и другие, менее заметные. Для Шеньера пришел час расплаты.

— Вас, сударь, никто не просит платить мои долги, — с внезапной горячностью возразил Кантэн, — я не потерплю этого.

Пюизе поднял брови, в его взгляде зажглась ирония.

— Пусть так. Его расстреливают за нарушение субординации.