Рафаэль Сабатини - Златоустый шут

— Паола, — сказал я, — надо бежать отсюда. Я отвезу тебя к своей матери — у нее дом неподалеку от Бьянкомонте — и там ты сможешь жить до тех пор, пока мы не поженимся. Но я не представляю себе, как нам удастся покинуть Пезаро незамеченными.

— Это я уже придумала, — негромко произнесла она.

— Уже придумала? — удивился я. — И что же тебе удалось придумать?

Вместо ответа она отступила от меня и накинула на голову капюшон своей рясы, так, что ее лицо почти скрылось под ним. Теперь, глядя на нее, вряд ли кто усомнился бы в том, что видит перед собой худенького и низкорослого доминиканца. С радостным восклицанием я бросился к шкафу и, выбрав подходящую по размеру монашескую рясу, натянул ее поверх одежды.

— Идем скорее, Паола! — воодушевленно вскричал я, закончив с переодеванием, и, схватив ее за руку, потянул за собой.

Почти бегом мы пересекли погруженную в полумрак церковь, и я осторожно выглянул из-за двери наружу, удостоверяясь в том, что нам ничто не угрожает. Но все было тихо. Пезаро мирно спал, и до рассвета, по моим предположениям, оставалось не менее двух часов.

Мы вышли из церкви под мелкий декабрьский дождик, и порывы холодного ветра заставили нас потуже запахнуть наши рясы и поглубже надвинуть капюшоны. Свернув с главной улицы, я повел ее узкими переулками, пустынными и грязными, где мне часто приходилось останавливаться и брать ее на руки, чтобы перенести через очередную непроходимую лужу. Наконец мы достигли открытого пространства перед Порта-Венеция — городскими воротами, выходившими на дорогу, ведущую на север, к Венеции. Я хотел было тут же направиться в сторожку, разбудить часовых и, предъявив им кольцо Чезаре Борджа, потребовать от них немедленно выпустить нас из города. Однако Паола мудро посоветовала мне не привлекать к нам излишнего внимания — по этому кольцу несложно было установить его обладателя — и дождаться, пока стражники сами проснутся и откроют ворота.

Мы спрятались от дождя и ветра под навесом, устроенным возле крепостной стены, над самым входом в ворота, и стали ждать. Время еле тянулось, и вскоре я начал испытывать сильное беспокойство. Каждую минуту в церкви могли появиться монахи и поднять тревогу. Кто знает, быть может, они даже обнаружат пропажу двух монашеских ряс и решат, что ими воспользовались люди, укравшие тело мадонны Паолы. Дальнейшее промедление грозило нам неисчислимыми опасностями, и я уже подумывал о том, не постучаться ли мне в сторожку, как вдруг в одном из ее окон блеснул свет.

— Слава Богу, — облегченно вздохнул я, — наконец-то они зашевелились.

Проклиная нас за столь раннее пробуждение — на что я ответил высокопарным «Pax Domini sit tecum» [76] Мир Господень да пребудет с тобой (лат.). — не проснувшийся окончательно страж тем не менее отпер калитку и выпустил нас из города. Я неплохо ориентировался в окрестностях Пезаро и через четверть лиги мы свернули с главной дороги на хорошо знакомые мне обходные тропинки.

Дождь скоро перестал, а затем ветер разогнал облака и появилось солнце, зажегшее мириады бриллиантов на промокших лугах, через которые лежал наш путь. К полудню мы почти добрались до деревушки Каттолика [77] Каттолика — сейчас это небольшой приморский городок в десятке километров к северо-западу от Пезаро по дороге на Чезену. , однако решили остановиться на отдых в отдельно стоящем домике, примерно в полулиге к западу от нее, хозяином которого был бедный старик крестьянин. К тому времени я уже избавился от своей рясы и отрезал капюшон от рясы мадонны Паолы, а она, с помощью непостижимых для меня ухищрений, сумела придать своей монашеской одежде вид женского платья.

Дукат [78] Дукат — золотая венецианская монета, широко распространенная в других итальянских городах и европейских государствах. , предложенный мною старику, единственному обитателю этой хижины, широко распахнул перед нами двери его убогого жилища; он принес нам грубого помола черный хлеб, жареное козье мясо и немного козьего молока, а затем тактично удалился под тем предлогом, что крестьянские заботы не терпят отлагательства. Мы остались одни, и, покончив с едой, которая показалась нам вкуснее, чем самые изысканные яства на званом обеде у герцога, — ведь в течение полутора суток у нас во рту не было ни крошки, — принялись обсуждать, что делать дальше. Мне помнится, ей захотелось узнать, почему я дважды пытался ввести ее в заблуждение, и на сей раз я не стал увиливать от ответа.

— Madonna mia, сейчас мне кажется, что я пошел на это только ради того, чтобы завоевать твою любовь. Когда Джованни Сфорца, подкрепляя свою просьбу угрозами, велел мне написать стихи, я чрезвычайно обрадовался, поскольку мне представлялась возможность излить чувства, переполнявшие мою душу. Я подумал, что, если стихи получатся красивыми, ты полюбишь автора за их красоту. Рассуждая подобным образом, я согласился облачиться в доспехи синьора Джованни, чтобы участвовать вместо него в той доблестной, хотя и бесполезной схватке на улицах Пезаро. Для меня не имело значения, что ты приписывала все эти подвиги ему; самое главное — они не оставили тебя равнодушной, и ты полюбила меня, сама того не зная. Если бы ты знала, каким утешением была для меня эта мысль в годы нашей разлуки, ты не стала бы столь сурово порицать меня за обман.

— Думаю, что теперь-то я знаю, — тихо ответила она, потупив взор. — Мне кажется, такой поступок лишний раз свидетельствует о твоей преданности и любви, Ладдзаро.

В таком духе мы беседовали довольно долго, все больше и больше убеждаясь, сколь сильно мы, сами не подозревая о том, всегда были привязаны друг к другу.

Наконец я встал и сказал, что хочу прогуляться в Каттолику, чтобы раздобыть для Паолы более подходящее платье, а также занять денег у одного моего знакомого и купить мулов для поездки в Бьянкомонте. Каттолика, как я уже говорил, находилась примерно в полулиге отсюда, и я собирался вернуться назад через час-полтора, еще до наступления темноты. Я попрощался с мадонной Паолой, велев ей в мое отсутствие отдыхать и набираться сил, а еще лучше — поспать, и с легким сердцем отправился в путь.

Надо ли говорить, какая огромная радость переполняла мою душу в тот день. Я готов был петь и плясать от восторга, и будущее представлялось мне столь же безоблачным и ясным, как холодное декабрьское небо над моей головой. Пускай мне суждено до конца дней своих работать, как простому крестьянину, — с такой подругой рядом это было несравненно лучше, чем царствовать на троне, но без нее. Слава Богу за все! Созданный Им мир оказался не так уж плох, в конце концов. Да что там говорить, этот мир был чертовски хорош, настолько хорош, что и на Небесах навряд ли могло быть лучше.